Марсианка Подкейн. Гражданин Галактики

А Деймос – вольный порт, он навечно арендован администрацией договора Трех планет. Преступник, объявленный к розыску в Марсополисе, может здесь пересесть с корабля на корабль прямо на глазах у наших полицейских, а те не посмеют и пальцем его тронуть. Вместо этого потребуется возбудить дело в Верховном Межпланетном Суде, что на Луне, выиграть процесс и при этом доказать, что этот тип виновен не только по нашим, но и по интерпланетным законам… а уж потом просить прокторов администрации арестовать его, если он все еще околачивается на Деймосе, что, сами понимаете, маловероятно.

Все это я знала теоретически, из школьного учебника «Основы марсианской политики». В главе «Экстерриториальность» этому уделено полстраницы. Теперь мне дали время припомнить школьный курс: как только мы вышли из челнока, нас тут же заперли в комнате под лицемерным названием «Зал для гостей». Мы сидели в ней и ждали, пока нас «обработают». Через стеклянную стену комнаты я видела холл космовокзала – множество людей куда-то спешили и занимались всевозможными таинственными и интересными делами. Нам же оставалось сидеть со своими чемоданами и скучать.

С каждой минутой я все больше наливалась злобой, что на меня совсем не похоже, – от природы я мила и приветлива. Подумать только, неужели моя мама построила все это для того, чтобы меня держали в стеклянной коробке, как белую мышь в виварии.

(Честно говоря, мама только достраивала Деймос, начали-то марсиане, когда у них под рукой оказался блуждающий астероид. Но несколько миллионов лет назад путешествовать им наскучило, и с тех пор они все свое время посвятили тому, чтобы постичь непостижимое и объять необъятное. Так что Деймос был здорово запущен, когда за дело взялась мама. Ей пришлось начинать с ноля и полностью все восстанавливать.)

Как бы то ни было, все, что я видела сквозь стеклянную стенку, было плодом ее творчества, воображения и трезвого инженерного расчета. Я начала закипать. Кларк уединился в углу с каким-то незнакомым типом – по крайней мере, мне он был совершенно незнаком, – они тихо беседовали. Несмотря на свои антисоциальные наклонности, Кларк везде и всюду находит знакомцев, хоть бы и во втором колене. Временами он напоминает мне функционера какого-то подпольного братства – у него довольно сомнительные знакомые, и он никогда не приводит их домой.

Злиться на пару с Кларком – одно удовольствие: если он не занят, он всегда готов помочь ненавидеть что-нибудь ненавистное и при этом найдет резоны, из которых станет ясно, что ситуация еще более мерзопакостная, чем тебе думалось вначале. Но он был занят, так что оставался только дядя Том. Ему-то я и стала жаловаться, как, мол, возмутительно, что свободных граждан Марса на марсианской же луне держат взаперти, словно зверей, и все из-за администрации договора Трех планет и ее дурацких правил.

– Политики! – процедила я. – Честное слово, я все устроила бы гораздо лучше.

– Конечно, ты бы сделала лучше, – серьезно согласился дядя. – Но, детка, ты еще не все понимаешь.

– Я прекрасно все понимаю!

– Нет, голубка моя. Ты прекрасно понимаешь, что нет веских причин держать тебя здесь, а не отпустить шататься по магазинам, пока не подойдет время посадки на «Трезубец». И это верно: зачем держать тебя здесь, когда ты могла бы осчастливить дюжину спекулянтов своими деньгами. То, что для тебя – мелочь, для них – мечта всей жизни. И вот ты произносишь: «политики», словно это какая-то брань, и думаешь, будто все объяснила. – Он вздохнул. – Но на самом деле ты не понимаешь. Политика вовсе не зло, это величайшее из достижений человечества. Хорошая политика – и все прекрасно… плохая – тоже хорошо.

– Похоже, я и в самом деле чего-то не понимаю, – медленно проговорила я.

– А ты задумайся. Политика – это способ вести дела… без драки. Мы торгуемся из-за каждой мелочи, в чем-то уступаем друг другу, причем каждый думает, что обжулили именно его, спорим до хрипоты и наконец кое-как договариваемся, не разбивая при этом голов. Вот что такое политика. Единственный другой способ – разбить-таки эти головы… Так и бывает, когда одна или обе стороны больше не желают торговаться. Поэтому-то я и говорю, что хороша даже плохая политика… ведь единственная альтернатива – насилие и страдания.

– Э-э-э… мне кажется, это странные слова для ветерана Революции. По рассказам, которые я слышала, ты сам был одним из тех кровожадных злодеев, что подняли пальбу. Если верить папе.

Он ухмыльнулся: