Марсианин

– Но вели вы себя весьма здраво, – заметил Владимир, – и сдержанно.

– А что мне оставалось?! Пропадать, так с музыкой!

Оба тихо рассмеялись.

– А после такое завертелось… Словом, я и не заметил, как… ну, что ли, поверил… Ведь вы действительно оттуда? – как-то заискивающе, с надеждой спросил Каменский.

– Да вот… Оттуда, – печально ответил Владимир.

Немного помолчали. Ночь была совершенно тихой. Безветренной. Даже муть, заслонявшая луну, похоже, совершенно не двигалась, и окружающие пейзажи заливал рассеянный жемчужный свет, лившийся с небес. Тишина, опустившаяся на лес, на давно покинутый людьми поселок, была практически абсолютной.

– Удивительный вы народ, – нарушил наконец молчание Борис Ефимович. – Я много общаюсь с молодежью, и впечатление очень мерзкое бывает – либо тупицы, либо мразь, либо слизь и бездельники. Редко среди них толковые попадаются. А вот в вашей среде я себя чувствую так, как будто попал в среду крутых ученых. Вы мне ВСЕ показали именно стиль ученых! И… и даже лексика, построение предложений, СТРЕМЛЕНИЕ точно выразить свою мысль… Откуда это у вас?

– Ну… я думаю, что у нас и у вас весьма сильно разнятся системы образования. Помните, в тридцатые годы… или в шестидесятые, это… была песня, в которой была строка «страна героев, страна ученых».

– Но это был только лозунг.

– Лозунг ЛИ? Вот мы тут выяснили, что вы тоже чуть не кинули весь Запад. Если бы не этот капиталистический переворот в начале девяностых, вы бы как раз сейчас наблюдали гибель Запада как цивилизации, а сами находились на вершине могущества и благополучия. Мы просто то, что поется в той песне, довели до логического конца – построили систему, в которой снизу доверху правят герои и ученые. А раз так, то и все общество стремится стать и героями, и учеными… Отсюда то, что вы видели.

– Но как тогда понимать ваши занятия по чисто военным делам? Вот этот мордобой…

– А, Юлины уроки рукопашного боя? – Владимир рассмеялся. Ему очень понравился термин «мордобой» применительно к русскому рукопашному бою. Очень по-русски.

– Ну да. Как это согласуется с вашей философией героев и ученых?

– Гм… не понял вопроса, честно говоря.

– Если герои и ученые, то как эта философия сочетается с гуманизмом?

Лицо Владимира при этом вопросе вытянулось и приняло крайне озадаченное выражение. Вопрос, с его точки зрения, был диким. Но он это говорить прямо постеснялся. Он только мог предположить, что тут завязаны как-то базовые положения философии Бориса Ефимовича на отрицание «мордобоя» и противопоставления герой – ученый. В классическом гуманизме было нечто подобное.

– Ну… смотря о каком гуманизме идет речь… – попробовал он нащупать почву для взаимопонимания или, по крайней мере, выяснить, что имел в виду собеседник.

– Вы все как люди военного лагеря. С очень жесткими и даже в чем-то жестокими законами.

– Гм, – Владимир задумался, и надолго, но потом все-таки ответил: – Может, именно поэтому – потому, что у нас нет идиосинкразии на армию, на дисциплину, – мы победили, а вы… вот так. Потому, что у нас изначально был культ общего дела и славы для человека, который сделал много для этого ОБЩЕГО дела… Была великая цель – построить для всего человечества общество справедливости. И… и вообще, вопрос о гуманизме, он очень скользкий.

– Почему? Разве это плохо?

– Ну, тут как посмотреть. Есть гуманизм на уровне жевания соплей. На уровне недалеких родителей, которые свое чадо лишь холят и лелеют, тщательно охраняя от всех трудностей жизни. В результате из такого чада вырастает тепличное растение, совершенно не приспособленное к жизни. Согласитесь, что это чадо, попав в реальную жизнь, будет только страдать и мучиться. И других мучить. Всю свою долгую и жалкую жизнь. Получается так, что его заранее, еще на стадии воспитания, обрекли на страдания. Это гуманизм? По-моему, это изощренный садизм.

– С другой стороны, – возразил Борис Ефимович, – если человека жестко муштровать, то у него будет очень узкий кругозор. Тоже не сахар. Он сам себя будет мучить и мучить других, которые не соответствуют его стандартам «правильности».

– Естественно. Отсюда вилка – и та, и другая крайность есть зло. Дети должны быть готовы к большой жизни, но и без детства они также не должны остаться. Вот поэтому мы и завели для всего общества целую структуру, состоящую сплошь из психологов. Юля как раз из такой структуры – она социальный инженер по профессии. Задача этой структуры – исправление вот таких крайностей и минимизация страданий.

– А если принять другой принцип…

– Максимизации наслаждений?

– Да.

– Думаете, он больше соответствует вашим представлениям о гуманизме?

– Да.

– Но если положить в основу только наслаждения… не перестанет ли человек быть человеком? И как это отразится на всем обществе?

– Вы хотите сказать, что человек должен страдать?