Марсиане

Майя и Мишель жили в Одессе и были партнерами – женатые, как все, – десятилетия своей неестественно долгой жизни. Но Майе часто казалось, что они были скорее друзьями, чем любовниками, – она не чувствовала той влюбленности, какую смутно помнила из того времени, когда была с Джоном, Фрэнком или даже Олегом. Или – когда заходил Койот и она видела в двери его лицо… Иногда в памяти у нее всплывала та неожиданная встреча с этим безбилетником на «Аресе», тот ее момент, когда она обнаружила его на чердаке склада и состоялся их первый разговор, а еще – как они впервые занялись любовью перед тем, как он ушел с группой Хироко, и несколько раз после этого – да, она любила и его тоже, в этом сомневаться не приходилось. Но сейчас они были просто друзьями, а с Мишелем – братом и сестрой. Хорошо было иметь семью из членов оставшейся первой сотни, точнее из «первых ста одного», пережить все вместе и вот так соединить себя семейными узами. Проходили годы, и она находила в них все большее утешение. А когда, будто неотвратимая буря, грянула вторая революция, она почувствовала, что нуждается в них сильнее, чем когда-либо прежде.

Иногда по ночам, когда кризис усиливался и ей не удавалось уснуть, она читала о Фрэнке. Вокруг него оставалась загадка, которая никак не решалась. И сам он все ускользал из ее памяти. Она много лет боялась о нем думать, но затем Мишель посоветовал ей встретить свой страх лицом к лицу и исследовать его причину, так что она стала читать о нем все подряд. И это привело к тому, что ее собственные воспоминания просто смешались с мнениями других людей. Сейчас она читала в надежде найти какую-нибудь информацию, которая напомнит ей то, что она все больше забывала, и поможет освежить память. Это не работало, хотя и должно было, но она время от времени к этому возвращалась – будто надавливая языком на больной зуб, чтобы убедиться, что он по-прежнему болит.

Однажды ночью, когда Десмонд был у них, ей приснился Фрэнк. Она встала и вышла почитать о нем, снова почувствовав прилив любопытства. Десмонд спал на диване в кабинете. В книге, которую она читала, речь вдруг пошла об убийстве Джона, и она простонала, вспомнив о той ужасной ночи, пусть и сохранившейся у нее в голове лишь в виде размытых картинок (она стоит с Фрэнком в свете уличных фонарей, видит тело на траве, держит голову Джона в своих руках, сидит в медпункте), наслаивающихся друг на друга после бесчисленных историй, что она узнала после.

Десмонд, встревоженный собственным сном, тоже издал стон и, выйдя в туалет, проковылял мимо нее. Майя вдруг вспомнила, что он тоже был в ту ночь в Никосии. Во всяком случае, так говорилось в какой-то статье. Она посмотрела в указатель книги – он в ней не упоминался. Но в некоторых других был – она в этом не сомневалась.

Когда он возвращался, она собралась с духом, чтобы спросить его:

– Десмонд, ты был в Никосии, когда Джона убили?

Он остановился и посмотрел на нее – его лицо ничего не выражало и выглядело необычайно, неестественно пустым. Он пытался что-то быстро придумать, поняла она.

– Да. Был. – Он покачал головой, скривился. – Дурная была ночь.

– Что случилось? – спросила она, усевшись поудобнее на кровати и принявшись буравить его взглядом. – Что случилось? – А потом добавила: – Это Фрэнк сделал, как все говорят?

Он вновь посмотрел на нее, и она вновь поняла, что он о чем-то усиленно размышляет. Что же он видел? Что мог вспомнить?

– Не думаю, что это был Фрэнк, – медленно проговорил он. – Я видел его в треугольном парке, прямо перед тем, когда на Джона напали.

– Но они с Селимом…

Он тряхнул головой, словно желая очистить ее от этих мыслей.

– Никто не знает, что между ними произошло, Майя. Это все пустая болтовня. Невозможно знать, о чем они говорили. Можно только самим что-то выдумать. Да и неважно, что они друг другу сказали. Неважно по сравнению с тем, что они сделали. Даже если Фрэнк пришел к тому арабу и сказал: «Убей Джона, я хочу, чтобы ты это сделал, убей его, убей», даже если бы он так сказал, в чем я сильно сомневаюсь, поскольку Фрэнк никогда не был таким прямолинейным, сама признай, – он дождался, чтобы Майя кивнула, и выдавил улыбку, – даже если так, если этот Селим взял своих дружков и они убили Джона, то это все равно значило бы, что это они его убили, понимаешь? Те, кто это сделал, и отвечают, если хочешь знать мое мнение. А вся эта ерунда про исполнение приказов, вынуждение что-то сделать и все такое – это все вздор. Просто жалкие оправдания.

– Тогда значит, что если Гитлер никого не убивал лично…