Марсиане

Не могу вам сказать, сколько дней я провел в садах, выдирая эту сыть. Мы решили, что наш сад должен быть органическим, без химических пестицидов, поэтому нам оставался либо биологический контроль, лишь борьба врукопашную. Я пробовал то и другое – то есть принимал, так сказать, комплексные меры. Но, как их ни назови, толку получалось мало. Многие часы я просиживал на южной окраине участка молодых миндальных деревьев, который на самом деле больше был похож на неровную лужайку, заросшую сиреневой сытью. Cyperus rotundus [72]. Будь она желтой, в моей группе сразу объявились бы люди, которые стали бы ее собирать и есть орехи. Но сиреневые орехи представляли собой бурые продолговатые трубкообразные образования, белые внутри и ужасно горькие на вкус. Они находились под землей на глубине около полуметра и были соединены со стеблями травы тонкими и ломкими приростками, а друг с другом – подземными корневищами, которые так же легко разрывались, но оставляли орехи в земле. Сначала я думал, что побеждаю, когда разрыхлил почву и выбрал из нее орехи. Это была медленная, но приятная работа – сидеть на солнце среди грязи и пачкаться, проверяя комья земли. Собранные в пучки травинки я выдирал и компостировал. Орехи размалывал и суеверно бросал в варочный аппарат. Но, учитывая, что случилось позже, это было неправильно.

Я тщательно просеял почву по всему участку до полуметровой глубины – но следующей весной ровно на том же участке появилась густо заросшая поляна молодой сыти. Я не мог поверить своим глазам. Тогда-то я занялся вопросом всерьез, разузнал о Группе по борьбе с осокой, в которой мне подсказали, что фрагменты корневищ даже длиной в пятьсот нанометров могут за сезон регенерировать все растение целиком.

Мне нужен был другой метод. Примерно в то же время мне пришлось сделать перерыв, чтобы перегруппироваться, так как наша ферма начала активно участвовать в работе Речной лиги, для чего мы два осенних месяца как кочующие фермеры стали переезжать с фермы на ферму, собирая урожай. И пока нас не было, другие группы посещали нашу ферму, а Элке и Рейчел оставались присматривать за их работой.

Во многих районах кратера я видел сыть и обменивался рассказами и теориями с теми, кто также пытался ее извести. Общаться с ними было полезно. Я заметил, что многие боролись с сытью весьма фанатично, но мало в этом преуспевали, что я счел дурным знаком. Но второго ноября я вернулся и попробовал выращивать покровные культуры – по совету одного человека, который назвал это долговременным проектом, заставив меня думать, что все это не так уж страшно. Так я стал выращивать клевер осенью и зимой, а весной и летом – вигну. Причем особенно густо – над самой сытью, в результате чего она, бывало, не прорастала по нескольку лет. Но, если я опаздывал посадить новую покровную культуру хоть на неделю, сквозь прежнюю уже пробивались маленькие зеленые пагоды и мне приходилось начинать все сначала. Один раз, когда у меня погибла вигна, я устроил на этом участке солнечное облучение с помощью прозрачных пластиковых листов, доведя температуру почти до точки кипения. По некоторым машинным подсчетам, это должно было убить все живое вплоть до глубины в двадцать сантиметров. Хотя растения на поверхности к концу лета действительно хорошенько поджарились, но, когда я убрал пластик, оказалось, что зеленый ковер остался на месте.

Следующие четыре года я возделывал и сушил почву. Но затем кто-то из гостей фермы предложил новый химический пестицид, который хорошо себя проявил у намибийцев к северу от нас.

Это предложение вызвало споры. Одни ратовали за продолжение различных тактик органической борьбы, пусть они и были бесплодными. Другие считали, что так мы проигрываем и превращаем свою территорию в осоковое болото. Но, поскольку осока распространяется с помощью семян не хуже, чем с помощью корневищ под землей, ветер разносил их от нашей миндальной поляны – а он дул отсюда во все стороны, – и оставлять это как есть было неприемлемо. Тем временем за восемь лет борьбы поляна стала лишь более плодородной. Теперь здесь уже можно было хоть играть в крокет.