Марсиане

– Это ужасно! – воскликнул он. – Какая глупость! Не буду я этого делать. Забуду ее, и все.

Он вышел из клиники косметической урологии и уже не возвращался.

Но дело в том, что Большой человек был влюблен, а любовь Большого человека – это большая любовь. Любовь – большое дело, и очень упертое. А жизнь без любви – грустная штука. И жизнь без Зои была неимоверно тускла.

В общем, однажды Большой человек так и сказал:

– Ладно, ладно, ладно.

И потащился обратно в клинику, чтобы у него взяли несколько клеток из самой чувствительной области. Было очень больно.

Затем он вышел в облако Оорта, чтобы побыть наедине с собой. Мы оставим этот эпизод за занавесом и скажем лишь, что когда он вернулся, то выглядел усталым и тревожным, но заявил, что готов. Зоя держала его за руку, пока в него вливали несколько литров анестетика и делали операцию. А когда он пришел в себя, интимная часть тела у него была уже на сколько нужно меньше, чем прежде.

– Какая глупость, – промолвил он.

В знак уважения к его мужеству Зоя превратила его старый орган в камень и доставила по воздуху на Геллеспонт, где поставила рядом с известной Горой посуды в раковине. С тех пор он стал популярным среди альпинистов, которые, как вы знаете, проложили по нему несколько разных маршрутов.

Когда швы затянулись и Большой человек стал полностью здоров, а тогда была середина лета, Зоя взяла его в залив Хриса, привела на свой самый любимый пляж – прибрежную полосу в бухте, куда никто никогда не захаживал.

– Теперь ты будешь меня любить? – спросил ее Большой человек.

– Буду, – ответила Зоя.

Здесь мы вновь повесим занавес и оставим их наедине. Достаточно только сказать, что, когда они вернулись на юг, Большой человек впервые ступал легко, паря в воздухе в десяти метрах над поверхностью. Он и не знал, что бывает так хорошо.

Позже Зоя бросила его, разбив ему сердце, и ему, увы, пришлось с этим смириться, равно как и с тем, что его орган теперь был просто маленькой забавной штучкой, свисающей между ног. Это было несколько странно, но не так уж плохо. Это означало, что если ему встретятся другие женщины из обычных людей, которые ему понравятся, то у него уже будет кое-что для того, чтобы строить с ними приятные отношения. А время от времени ему попадалась и Зоя, и, бывало, они возобновляли свою старую связь – причем с немалой страстью. Так что, подводя итог, оценивая все, что было, он рассудил, что оно того стоило. Да и марсианские альпинисты довольны его решением и по-ныне.

XVIII. Довод в пользу внедрения безопасных технологий терраформирования

После бурь на Жемчужной земле в реке Оксия остается много ила, и ее мутная вода просачивается сквозь отмели в устье реки и окрашивает залив Хриса в красный цвет, который тянется еще на три-четыре километра к архипелагу на горизонте. Когда поток отступает и ил оседает на дно, канал реки почти всегда оказывается не таким, как прежде. Устье может сместиться хоть на другой конец пляжа. Тогда старый канал заносит илом, а его затопленные берега продолжают служить волнорезами, пока волны совсем их не выровняют. И все идет заново – неделя за неделей, буря за бурей. Остаются только участвующие элементы – солнце, море, небо, торчащие из воды скалы, каньон между ними, лагуна на пляже, дюны и речная вода, вытекающая в море, минуя любые препятствия. Все это есть всегда.

«Всегда» в относительном смысле, разумеется. Я имею в виду, что все это существует уже несколько лет. Но вообще ландшафт на Марсе меняется непрерывно. «Прерывистое равновесие», как сказал однажды Сакс, – только без равновесия. И охлаждение 2210-х, годы без лета, складывались так, что, если ничего не предпринять, всего этого пейзажа в устье реки не существовало бы еще много лет.

Но методы, которые, казалось, не давали никакой надежды остановить тенденцию, выглядели поистине радикальными. Тем, кто любит эту природу, мысль о миллионе термоядерных взрывов в глубоких слоях реголита казалась чем-то шокирующим, чем-то отвратительным. Можно привести все доводы о сдерживании излучения, о значимости тепла на глубине, даже об избавлении от старого земного оружия – но все равно этого будет мало, чтобы получить одобрение защитника окружающей среды.

Усугубляло обрисованную ситуацию следующее: некоторые адвокаты, защищавшие предлагаемые методы тяжелой промышленности, делали это, используя самый идиотский из языков. Они словно не понимали силы своих слов. Они бросались понятиями вроде «предопределение судьбы» Марса, будто упомянутое понятие не происходило из определяющего момента в американской истории, – момента, неразрывно связанного с империалистическими захватническими войнами, с безмозглым патриотизмом невежд и геноцидом, который большинство американцев до сих пор не желают признавать. Поэтому использовать эту ужасную старую фразу в контексте спасения марсианской биосферы было безумством, но некоторые все равно это делали.