Маршрут перестроен

– Остановись, отдохни. Дай-ка, пот тебе вытру, – девушка извлекла из кармана куртки носовой платок, развернула его и приложила к веснушчатому лицу паренька.

– А ты знаешь, что я слышал? – негромко и серьёзно заговорил Сашка, когда перевёл дух. – Что? – заинтересовалась Наташа, снова гипнотизируя его своим карим взглядом.

– Дядь Мишу с пасеки знаешь?

– Ну?

– Так вот, у его жены племянница уехала в город, в институт. В медицинский, кажется, поступила…Училась, училась и – того! – заучилась. Кукуха поехала. В психушку попала. Вот так.

Наташин звонкий смех, казалось, распорол тугую тишину прозрачного и холодного таёжного воздуха. Прямо над их головами невидимо вспорхнула с ветки испуганная птица, да где-то поодаль снова с глухим, мягким стуком упала на толстую лиственную подстилку созревшая шишка.

– Сашка-а-а… Ну что за ерунда!

– Ничего не ерунда. Если не веришь, сама у дядь Миши спроси. – Сашка переступил с ноги на ногу, глядя на свою спутницу исподлобья.

– Да никто от учёбы с ума не сходит. Это наследственное. Просто проявляется у всех по-разному: у кого раньше, у кого позже.

– Всё-то ты знаешь. Умная слишком, – парень вынул из кармана бутылку с остатками воды и, открутив крышку, припал к ней пересохшими губами.

– Пока ещё не умная. Вот когда закончу университет, тогда стану умной… Ой, посмотри, что здесь! Гляди! – Наташа наклонилась над низким замшелым пеньком с небольшим круглым углублением посередине. В нём, словно в чашечке, лежали три кедровых орешка. Маленькие, размером с ноготь девичьего мизинца, серовато-коричневые древесные капельки, в которых под прочной скорлупкой прятались желтоватые, ароматные, маслянистые ядрышки.

– Не трожь! Это бурундук нычку сделал на зиму. Вернётся, а нет ничего! У него этих нычек дофига, конечно, по всему кедрачу, но всё равно, – деловито и немного сварливо объяснил Сашка.

– Да я и не думала трогать. Я только сфотаю, маме покажу. – Наташа полезла во внутренний карман куртки за телефоном.

– Ой, а тетя Таня, поди, никогда нычек не видела!… Ты, Натах, вроде всю жизнь в деревне живёшь и каждый год шишкуещь чуть не с первого класса, а как будто не местная. Мож, у тебя, правда, какие-то предки городские? Потому тебя так туда и тянет, в университеты эти.

Сашка покрутил головой, снова закинул на плечи мешок и, стараясь идти быстро и ровно, зашагал по направлению к биваку.

Наташа, сделав пару кадров на свой старенький смартфон, побрела за парнем, на ходу обрывая с низко склонившихся веток кисточки калины, алой, как заря.

Девушка любила тайгу – эту прекрасную страну, полную разнообразных звуков, запахов, движений… Полную загадок и тайн… Такую, казалось бы, знакомую, но в то же время всегда открывающую что-то новое, доселе неизвестное. Она любила её так же сильно, как своих родителей, как свою родную деревню, и всё-таки большой город, лишь однажды увиденный ею во время экскурсии, на которую они ездили с классом на прошлый Новый год, теперь постоянно появлялся в её снах. Он звал и манил широкими улицами, высокими зданиями, задорными звонками трамваев и гудками автомобилей, золотыми гирляндами вечерних огней, а главное – обещал исполнение самой заветной её мечты: выйти в люди, получить образование, сделать что-то очень-очень важное и значительное в жизни.

Положив на язык и раскусив кроваво-красную ягоду, Наташа скривилась от её терпкой кислоты, выплюнула косточку и побежала догонять Сашку, который уже скрылся со своей ношей за высокими деревьями.

***

Первое, что слышала Наташа ещё издали, возвращаясь домой из школы, это высокий заливистый лай, полный радостного восторга. А едва свернув с главной улицы в свой узенький переулок, уже видела, как Белка, взобравшись на плоскую крышу будки, изо всех сил машет пушистым рыжим хвостом и подпрыгивает, чтобы из-за забора увидеть любимую хозяйку. В те счастливые для Белки дни, когда её отвязывали, она прибегала к школе, ровнёхонько к тому моменту, как давали звонок с последнего урока, и бежала с Наташей до самого дома, по пути деловито обнюхивая все кусты и загоняя на деревья не успевших вовремя ретироваться кошек.

– Белка! Белочка! Белушечка ты моя! – Наташа открыла внутренний засов, просунув руку через отверстие в калитке, вошла, и тут же на неё обрушился поток собачьего ликования в виде прыжков на грудь и бесчисленных поцелуев мокрым носом и языком.