— Пока не выберемся отсюда? — спросил Феликс. — Дураки. Все еще никак не поумнели? Все еще не понял, в каком вы дерьме? Вы сами не выберетесь. Если перемирие — то навсегда. Так и скажите своему кретину. У него больше нет начальства. Ему не перед кем отчитываться. Пусть сам наконец решает!
— А у тебя, выходит, есть? — ехидно полюбопытствовал Витька.
— Я работу выполняю.
— Ну и он!
— Мне убивать не приказывали, а ему — приказали.
— А если бы тебе приказали?
— Пошел ты в задницу. Это мы уже проходили, — ответил Феликс. — И больше этого не будет. Эй, где ты там, сорок третий?
Рация некоторое время молчала.
— Ну, наша совесть чиста, — сказал Фоменко. — Видишь, Витя? Свои-то свои…
И тут раздался свист, заставивший всех троих обернуться.
По пояс в малиннике стояли два парня в камуфле. Просто стояли, опустив руки, потому что и в самом деле непонятно — что в таких случаях положено говорить.
Витька пошел к ним первым. Это были его ровесники, такие же высокие, плечистые ребята, с гладкими лицами, еще не нажившие резких мужских морщин, как у Феликса и Фоменко. Витька шел к ним, показывая распахнутые ладони обеих рук — как положено подходить к чужой собаке.
— Ну, не бросать же тут вас, идиотов… — сказал он, словно бы извиняясь за свое поведение.
Они сошлись. Говорить действительно было не о чем — вот разве что вспомнить, кто обстрелял Витьку и Фоменко, чьи пули загубили Лешку Золотухина…
Феликс прекрасно все это понимал.
— Еще два армяка добывать придется, — сказал он брюзгливо. — И мешок тоже… Вообще неплохо бы кобылой и телегой разжиться…
Фоменко тронул его за плечо и, когда тот обернулся, нравоучительно поднял палец:
— Не умножай количества сущностей сверх необходимого.