Маршал Советского Союза

– Крестьяне воспринимают колхозы как что-то вроде помещичьих хозяйств, на которых они батрачат. Причем, проводя аналогии с царскими временами, недовольство очень сильное. Дело в том, что в те времена у них было свое личное хозяйство, за право пользоваться которым они либо платили, либо отрабатывали. Теперь же ситуация усугубилась. Они осознают себя не рабочим классом, но угнетенными крестьянами. Коллективизация у них не меняет классового сознания. Возможно, через несколько поколений, но я не уверен, что у нас есть столько времени. Само собой, в лицо никто так не говорит. Но я проверил эти настроения. Они есть. И они скрыты. Крестьяне вообще скрытные люди и не любят афишировать свои взгляды. Тяжелое наследство многовекового феодализма. – Сталин угрюмо посмотрел на Мехлиса. – Да. Они нас воспринимают как помещиков и феодалов. И до них не достучаться. А у нас война на пороге. Вот Тухачевский и опасается, что с таким тылом воевать будет сложно. Особенно в свете того, что крестьян нужно будет призывать в армию, а они не горят желанием защищать идеи коммунизма, которые для них чужды.

– Помещики… батраки… – Сталин не спеша стал набивать трубку, задумчиво ее разглядывая. Тишину, в которой он размышлял, никто не нарушал. – Вы уверены? – спросил вождь после минут пяти задумчивого молчания.

– Я бы не говорил вам, если бы не проверил. Думаю, о полной и абсолютной уверенности можно будет говорить только после серьезной работы по исследованию их мнений. И это будет непросто. Они ведь говорят то, что будет угодно слышать вопрошающему, – произнес Мехлис, – потому что боятся наказаний и не хотят создавать себе лишние трудности. Привыкли за многие столетия. Усиление классовой борьбы привело к тому, что мы заняли место тех, с кем боролись. Как выразился Тухачевский: «В благом устремлении «победить дракона» всегда есть опасность занять его место после победы». Причем «мы» – это не рабочий класс, а фактически только и исключительно партия. По «Статистическому временнику» 1866 года, дворян, личных и потомственных, насчитывалось около миллиона. Их поддерживало шестьсот тысяч духовенства и четыре миллиона военных. Это жутко осознавать, но получается, что мы…

– Хватит! – У Сталина глаза сузились. Он с едва скрываемой яростью посмотрел на Мехлиса, а потом вдруг остыл. – Это Тухачевский нарыл где-то эти цифры?

– Да. Я перепроверил. Все верно.

Сталин встал из-за стола и не спеша прошел к окну. Расстегнул ворот на френче и вдохнул свежий вечерний воздух.

– Что еще он подметил?

– Ничего крупного. Детали, мы ведь с ним обсуждали разные вопросы. Эта идея раскола – главное и ключевое его наблюдение по внутренней политике, что он смог сделать.

– Вы понимаете, что значит этот факт? – Берия и Мехлис молчали, а Сталин спустя несколько секунд продолжил: – Это значит, что мы стали врагами в собственной стране, – он повернулся, его глаза пылали от злости и ярости, но лицо оставалось невозмутимым. – Мы начали строить дом, даже не озаботившись тем, чтобы подготовить фундамент.

– Мы были и есть доктора, – тихо произнес Мехлис, – которые пытаются излечить больной организм.

– А организм воспринимает нас как инфекцию, которой его заразили и не дают излечиться. Смертельно опасную инфекцию. – Сталин потер пальцами виски. – Мы можем продолжить бороться и в итоге сломим сопротивление. Но…

– Но Советский Союз так ослабнет, что не сможет бороться с внешними врагами, которые немедля попытаются его уничтожить, – продолжил слова Сталина Берия.

– Верно. Один большой и многоликий враг как внутри, так и снаружи.

– Вы правы, – спокойно, но холодно произнес Берия. – Со сведениями Тухачевского о крестьянах я тоже ознакомился. Кое-что проверил. Он прав. Но аналогичная ситуация вырисовывается не только в селе. По ряду донесений рабочие, прежде всего коммунисты, ропщут на руководство. Они считают призывы к порядку и дисциплине, которые сейчас стали звучать на производстве в довольно решительной форме, контрреволюцией и подбивают других рабочих саботировать распоряжения сверху. Их риторика сводится к тому, что повышение дисциплины есть ущемление прав рабочих. То есть рабочий – главный на заводе или фабрике, и ничто ему не указ. Он ее хозяин. Впрочем, как это ни странно, но к ужесточению дисциплины хорошо отнеслись специалисты средней и высокой квалификации, считая, что она повысит культуру производства, снизит брак и несчастные случаи. Ситуация достаточно тревожная по всей стране.

– Ленин не надеялся пережить даже тот срок, что продержалась Парижская коммуна, – пожал плечами Мехлис. – А ситуация была намного хуже. Я уверен в том, что мы сможем устоять.

Сталин посмотрел на него и медленно произнес: