Маршал М. Н. Тухачевский

Особенно тяжелое впечатление произвело на Михаила Николаевича самоубийство в феврале 1937 г. Г. К. Орджоникидзе, одного из самых любимых людей в партии и в народе. До Тухачевского доходили слухи о ссорах Орджоникидзе со Сталиным по поводу нарушения демократии и социалистической законности. Он всегда считал Григория Константиновича совестью партии, эталоном партийного и государственного деятеля ленинского типа. Гибель этого замечательного человека буквально потрясла Тухачевского и еще более обострила тревогу. К тому времени уже но было и В. В. Куйбышева. И вот ушел последний из тех представителей ленинской гвардии, с которыми навсегда свела Михаила Николаевича гражданская война, на искренность и поддержку которых он мог всегда рассчитывать. А именно теперь, как никогда, он нуждался в такой поддержке.

В последнее время отношение Сталина к Тухачевскому явно ухудшилось. Выдвигая Михаила Николаевича на высокие посты, Сталин, безусловно, выражал тем самым признание его таланта и необходимости самого активного его участия в строительство Советских Вооруженных Сил, но всегда относился к прозорливым мыслям и «слишком» бурной деятельности Тухачевского с ревнивой предубежденностью. Никогда не давал повода почувствовать своего расположения. Напротив, при случае подчеркнуто проявлял пренебрежение и неограниченную власть. Для Михаила Николаевича но было неожиданностью, когда его письма и предложения оставались без ответа или отвергались в категорической, резкой форме, без каких-либо серьезных объяснений. Грубость Сталина, конечно, оскорбляла самолюбие маршала, особенно когда по его адресу бросались несправедливые упреки. Но он не был исключением и с этим уже свыкся. В последнее же время со стороны Сталина чувствовалась определенная враждебность. По-особому официален стал и Ворошилов. Все это, конечно, настораживало и волновало. Письмо, написанное Сталину по этому поводу, осталось без ответа.

Теперь мы знаем, что против Тухачевского уже готовилось чудовищное обвинение в измене Родине. Арестованный за год до привлечения Михаила Николаевича к

суду заместитель командующего войсками Ленинградского военного округа комкор В. М. Примаков, обвиненный в принадлежности к активным троцкистам, на протяжении многих месяцев «обрабатывался» следователями НКВД, а после личного допроса самого наркома внутренних дел Н. И. Ежова дал, наконец, требуемые «развернутые показания» об организации в Красной Армии «заговора», возглавляемого Тухачевским. Но не было улик. Поэтому по крохам собирались любые факты, компрометирующие Тухачевского. В старых делах Наркомата по военным и морским делам нашлась информация, поступившая в начале 1924 г. от секретаря партийной организации, в которой состоял Михаил Николаевич, будучи командующим войсками Западного военного округа. Он обвинялся в неправильном отношении к коммунистам, подчиненным и даже в аморальном поведении. На документе стояла резолюция М. В. Фрунзе: «Партия верила тов. Тухачевскому, верит и будет верить». В одном из столь же давних дел НКВД обнаружили показания двух бывших царских офицеров, назвавших Тухачевского вдохновителем их антисоветской организации. На копиях протоколов допросов Сталин написал: «...не исключе

но...» — и направил их Орджоникидзе. Но тот прекрасно знал, что Михаил Николаевич ни к каким оппозициям никогда не примыкал, и отнесся к этим заявлениям как к клевете. С поисками улик дело явно не клеилось. В конце концов их просто сфабрикуют, чтобы арестовать и осудить Тухачевского ²⁰⁰.

Теперь мы знаем, как это делалось, как готовились политические процессы во времена культа Сталина. Завеса лжи и обхмана приоткрылась после XX и XXII съездов партии, осудивших культ, и окончательно рассеялась после XXVII съезда, когда в жизнь советского общества ворвался свежий ветер перестройки, стала возрождаться давно отвергнутая гласность и восстанавливаться историческая правда. Но тогда истину знали только Сталин, его ближайшее окружение и узкий круг исполнителей его воли из НКВД.

«Иногда утверждают, — говорил Генеральный секретарь ЦК КПСС М. С. Горбачев в докладе, посвященном 70-летию Великого Октября, — что Сталин не знал о фактах беззакония. Документы, которыми мы располагаем, говорят, что это не так. Вина Сталина и его ближайшего окружения перед партией и народом за допущенные массовые репрессии и беззакония огромна и непростительна. Это урок для всех поколений» *.