Маршал Конев

— Вот старший лейтенант Паршин Николай Борисович. Представляется к очередной награде. Видно по всему — боевой артиллерист. Почти всю войну на фронте, несколько раз ранен. А в этом звании ходит уже давно: надо присвоить капитана. Поговорить бы с ним…

Конев повернулся к адъютанту и попросил его:

— Вот что, Соломахин, заведите-ка у себя в блокноте списочек, с кем желательно мне встретиться. Вот хотя бы пользуясь этими представлениями. — Маршал положил ладонь на стопку с наградными и добавил: — И следите — где эти люди. Напоминайте мне, когда и к кому можно заезжать, скажем, по пути, чтобы не терять много времени на дорогу. Одна, другая встреча — глядишь, за месяц десяток, а то и два таких бесед наберётся. Возьмите это поручение на контроль.

— Есть! — как всегда, коротко ответил адъютант.

Соломахин, конечно, знал, что маршал и без напоминания использует любой подходящий случай, чтобы побеседовать с тем или иным участником боя, но лучше когда эти встречи станут систематическими, плановыми.

32

Несмотря на трудности военного времени, на изнурительную работу с утра до ночи, Галя Нечкина была счастлива. Каждый день снабженец встречал её у проходной, и они шли к ней домой, сытно если, строили планы на будущее. Влюблённые хотели получить отдельный домик или обменять свои комнаты на хорошую квартиру. Мечтали купить мебель, чтобы создать дома красоту и уют. И у их будущего ребёнка будет свой уголок, где он с малых лет привыкнет поддерживать порядок, будет хорошо учиться…

Но однажды жених пришёл какой-то сумрачный, и, только они присели на скамейку в сквере, Галя услышала странные слова:

— Надо же, такая беда свалилась…

— Что случилось?

— Да жена завтра приезжает. Так некстати.

— О чём ты говоришь? Кто приезжает?

— Да жена моя. Прослышала где-то, что я здесь пришвартовался, и прислала телеграмму: еду, мол, с двумя ребятишками. Она у меня шустрая. На всё способна…

— Какая жена? Что за ребятишки?

— «Какая», «какая»… Говорю ж тебе — моя жена и мои дети…

— Но ты же заверял, что холост…

— Мало ли что можно говорить…

Галя сначала побледнела. Потом краска стыда залила лицо, стало нестерпимо душно.

— «Шустрая»… — повторила она почему-то именно это слово. — «Шустрая»… А я, я? Какая я? — Девушка резко встала, ударила снабженца по щеке. Потом круто повернулась и побежала прочь.

— Галя, куда же ты?! Галя!.. — вскочив, закричал ей вслед Затылкин.

Галя даже не обернулась. Он опустился на скамейку и обхватил голову руками. Ему подумалось, как трудно будет выпутаться из этой некрасивой истории: Галя может обо всём рассказать на заводе, и тогда беды не миновать…

Посидев минуту, Затылкин, обуреваемый новыми планами, поднялся.

— Что ж, — проговорил вслух, — так даже лучше. Уеду с женой, которая вернулась из эвакуации, снова в Бердичев, где она заведует отделом рабочего снабжения и живёт, пишет, хорошо. Работа и мне, надеюсь, там найдётся.

Рассуждая так, Затылкин забыл о том, какую злую шутку сыграла с ним судьба. Ещё на фронте познакомился он с разбитной дивчиной из транспортной роты. И как-то надолго уединился с нею… По этой причине в урочный час не отдал подчинённым нужного распоряжения, и на передний край в тот день не доставили пищу. Делу придали серьёзный оборот. Доложили командиру дивизии. Тот распорядился отдать снабженца под трибунал, а перед тем приказал ему лично доставить питание бойцам прямо в окопы.

Но, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло: осколок от шального снаряда задел Затылкина в начале пути. Рана оказалась серьёзной, и его списали «по чистой». Уволенный из армии, снабженец пристроился неплохо. Да, видно, кто-то из «друзей» позавидовал ему и сообщил жене о похождениях немолодого ловеласа. Теперь надо выкручиваться из нелёгкого положения. Правда, делать это ему приходится не впервой: опыт у него по части разных комбинаций немалый.

Галя не спала всю ночь. Наутро явилась на завод разбитая, с тёмными кругами под глазами. Подружка Клава сразу заметила её необычный вид и пристала с расспросами. Девушка рассказала ей о случившемся. Подруга по-своему начала её утешать:

— Ну ничего. Хоть и немного, но пожила в достатке. Увидела свет в окошке, и хватит. Чего же другим-то на пути становиться?..

— Я и не становлюсь! — вырвалось у Гали. — Я же не знала, что он женат.

— Вот ребёнок, конечно, ни к чему. Тут ты промашку дала.

Галя, закрыв лицо руками, заплакала навзрыд.

— Господи, успокойся! — воскликнула Клава, глядя, как в рыдании содрогаются плечи подруги, и заключила: — Почему ко мне ни один не льнёт? Я бы ему душу-то помотала. Не стала бы миндальничать да переживать…

Придя домой после двух непрерывных смен, Галя почувствовала себя совершенно обессилевшей. Прилегла на кровать, но уснуть не смогла и решила пойти к реке освежиться.

От воды веяло прохладой, и ей полегчало. Она присела на камень, нагретый за день, и невольно вспомнила Николая Паршина, его письма. Выходит, она предала его. Как она посмотрит ему в глаза, когда он вернётся с фронта? Какой позор! Лучше уж не встречаться, лучше не жить…