— Позовите Николая Дмитриевича Каширина, будем думать о последнем — завершающем.
Дверь распахнулась, и в хату вбежал Иван Каширин. По его запыленному, разгоряченному лицу, оставляя светлые бороздки, текли крупные капли пота. Шумно дыша, сел на лавку, блеснул озорной улыбкой:
— Слушай, Василий Константинович, пусти нас в Уфу. Десять верст всего ходу. Пленные показывают, сильная у них там паника, дрожит белая кость. Я в момент наведу там порядок, разгоню всех контриков. Давай команду!
Блюхер посмотрел на мужественное, вдохновенное, красивое лицо Каширина, покатал по столу карандаш, сказал тихо:
— Не сомневаюсь — возьмешь Уфу. И наведешь порядок. Только не это сегодня главное, Ваня. Надо как можно скорее соединиться с Красной Армией. П патроны на исходе и снарядов очень мало. Зато число раненых с каждым днем увеличивается. Не можем мы распылять силы. Твой отряд — самый крупный и боеспособный. Пойдешь на Красный Яр. Вместе с Павлищевым вы должны обеспечить переправу через реку Уфу всей армии. Дело трудное. Я надеюсь на тебя и на твоих бойцов, Иван Дмитриевич.
Каширин покачал головой.
— Жаль. Разворошил бы я это осиное гнездо. Момент очень подходящий. Но ты, как главком, по–своему прав. Задерживаться долго на линии железной дороги нельзя. Подтянут подкрепления со всех сторон. Ладно, поеду к своим…
В дверях Иван Каширин столкнулся с братом Николаем. Порывисто притянул к себе, поцеловал острую скулу:
— Коля, старейший, умнейший, здравия желаю. Как нога‑то, заживает?
— Заживет! Ковыляю понемножку. А ты молодец! Иглино взял лихо. Как там наши в обозе?
— Давно не видел. Все — «ура» и «ура». Побриться и то некогда.
По приказу Блюхера Уральский отряд Павлищева первым форсировал Уфу. За ним через полноводную реку переправились казачий полк Годунова и Верхнеуральский пехотный Погорельского. Эти части должны были отвоевать плацдарм и удерживать его, пока не переправится вся партизанская армия.
В большую башкирскую деревню Красный Яр стекались обозы, повозки с ранеными и беженцами.
Блюхер понимал, какая грозная опасность вновь нависла над измученными отрядами. Командование противника подтянуло свежие части. Они наступают с тыла и с фронта, прижимают усталых красных бойцов к Уфе. Надо уводить армию из‑под удара, переправлять на правый берег.
Блюхер прошел к реке, обшарил в бинокль гладкую равнину, болотца, окруженные кустами:
— Широка и глубока, окаянная. И задерживаться нельзя — отбиваться нечем.
Обернулся к адъютанту Голубых.
— Надо немедленно строить мост. Быстро и прочно. Бери саперную команду. Ни одного бойца больше не получишь. Жмут со всех сторон, только успевай отбиваться. Даю двадцать четыре часа.
— Да что ты, Василий Константинович, смилуйся! Ведь я не колдун, обыкновенный смертный, — взмолился Голубых. — Река Сим поуже и поспокойнее, а там кроме саперов целая рота работала. И мачтовый лес рядышком. А здесь кругом ни черта нет.
— Надо приложить все силы. Возьми у казначея Сандырева деньги. Покупай сараи, гумна, нежилые избы. Не скупись. Можно сказать — строишь мост победы. Постарайся привлечь к делу беженцев и местных жителей. Действуй, действуй!
Голубых понял: разговоры бесполезны, и поспешил к Сандыреву. Нашел его и начальника снабжения Пономаря у лавки купца Бовина.
Рослый, могучий, с пышными, холеными усами казначей Сандырев стоял в тесном кольце башкир и на трескучей лучине жег какие‑то замусоленные бумаги.
Голубых наклонился над ухом Пономаря:
— Чего это он палит?
— Долговые записки купца Бовина. Мы здесь провели ревизии и его лавочку заприходовали. Нашли полный сундук мужицких расписок. Всю округу в лапах держал, мироед!
Хлопья пепла черными бабочками разлетались по кругу, садились на изумленные и радостные лица.
Сандырев уничтожил последнюю пачку, громко объявил:
— Вот мы, большевики, и рассчитались за вас с кровососом Бовиным. Можете спокойно идти по домам.
Костлявый седобородый старик подошел к Сандыреву и, приложив ладони к груди, рвущимся голосом произнес:
— О, агайлар! О, интэшлэр! Жамагат, спасибо! — и низко поклонился.
Сандырев смутился:
— А вот это лишнее, отец. Я ведь не Бовин…
И тут Голубых стремительно вошел в круг, помахал рукой, требуя внимания, и, напрягая голос, объявил:
— Товарищи! От имени главнокомандующего Блюхера прошу вас оказать нам посильную помощь в строительстве моста через Уфу.
Башкиры о чем‑то оживленно заговорили по–своему.
Голубых решил, что его не поняли, и почти дословно, только медленнее повторил свой призыв.
И тот же старик перевел землякам, о чем просит молодой большевик. Толпа быстро стала расходиться.
Старик поспешил успокоить удрученного Голубых:
— Не тоскуй. Придут. Много рук придут. Вы нам помогай, мы вам помогай. Гуляй за реку…
Взволнованный, радостный Голубых поспешил на берег, где уже визжали пилы и стучали топоры. Не прошло и десяти минут, как на переправу со всех сторон пошли люди. Несли доски. Волочили на тележных передках годами береженые бревна.