Марш

Взяв это дело в свои руки, Перл тихо переговорила с солдатами-могильщиками, и они положили тело на одну из двуколок, служивших похоронными дрогами. Перетащив телегу через дорогу, они отделили земляной стенкой самый конец вырытой под братскую могилу траншеи, устроив там нечто вроде отдельной могилы, и, пока Перл прижимала к себе Мэтти Джеймсон, загораживая от нее это зрелище, тело опустили в яму и забросали землей, после чего могильщики сняли шляпы и стояли молча, пока сержант, их начальник, говорил положенные в таких случаях слова.

Спасибо, — сказала им Перл и увела мачеху в фургон, где уложила спать, напоив настойкой опия, которую с разрешения полковника Сарториуса взял в сундучке с лекарствами и принес Стивен Уолш.

Однако и работу ведь никто не отменял, так что прошло несколько часов, прежде чем Перл и Стивену представился случай поговорить. Двор, все еще ярко освещенный факелами и фонарями, был уже пуст. Обоз с тяжелоранеными укомплектован и утром должен отправиться в путь вместе с частями, входящими в состав фланга генерала Слокума. Раненых конфедератов, которых тоже было много, приказано было оставить на месте под началом их же собственных попавших в плен офицеров, снабдив на первое время пайками, ну а потом — это уж как сумеют изыскать возможности прокорма офицеры.

Стивен, — задумчиво проговорила Перл, — те два парня-то… ведь они друг без друга никогда ни шагу.

Какие два парня?

Братцы номер один и номер два. Родные сыновья моей мачехи. Джон Младший старшим был. А шкет, который помладше, всегда за ним таскался словно пришитый. Думаю, этот Джейми, не иначе, тоже где-нибудь тут, поблизости.

Это как?

Ну, если они служили вместе и Джон погиб, где тогда Джейми? Может, в плен попал?

Да что ты все о мачехе своей печешься?

Боюсь, как бы ее теперь и вовсе… на то, чтобы расстаться с жизнью, не повело.

Ты ж говорила, она бессердечная, к рабам без всякого сочувствия относилась.

Это конечно. Плевать ей было, когда он семьи разлучал, продавал всех в разные места — ну, то есть папаша мой. Не останавливала и когда плетьми кого-нибудь наказывал. Злобы, такой как в нем, чтобы орать, ногами топать, в ней не было, ей просто было без разницы. Лишь бы ее не трогали. Лишь бы на рояле своем играть, а там хоть трава не расти.

Ну вот, ей теперь и аукнулось.

Стивен Уолш, ты не мог бы помочь мне отыскать, где у нас тут пленных содержат?

Он только руками развел. Гос-споди боже мой! И что ты станешь делать, если найдешь его?

Не знаю.

Ты не устала? Я лично с ног падаю. Давай завалимся куда-нибудь поспать. А утром это все обговорим.

Взявшись за руки, они пошли к дому. Перл еще раз оглянулась на дорогу и могилу за нею. А ведь она сама себе наколдовала: ходила и ходила, тревожила мертвых, искала сына, вот и нашла его, — сказала Перл.

Еще до рассвета Перл разбудила его, и, вскарабкавшись без седла вдвоем на одного из фургонных мулов, они выехали на мокрую дорогу. Перл сидела сзади, обхватив Стивена Уолша поперек живота. Не спали одни лишь птицы: переливчато пели в болотах, шустро перепархивали через дорогу, такие быстрые, что не поймешь, какого они цвета. В Джорджии Перл узнавала птиц по их песням, но эти были какие-то все незнакомые. И пели не то чтобы мелодичнее, но как-то тише, вкрадчивее, что ли… Или здесь даже птицы знают, что за страшная штука война?

Хвост колонны обозов терялся вдали, простираясь, похоже, до бесконечности; фургон за фургоном стояли по всей дороге, а по обочинам, в соснах — бивуаки подразделений. На флангах заставы, там и сям котлы на кострах.

Ее руки крепко его обхватывали, через них Стивену передавалось ее доверие. А еще он чувствовал, как прижаты к его спине ее груди, как бьется ее сердце… Или это его сердце бьется? Час шел за часом, и это состояние их близости он принимал не думая — он им жил, жил ею, как будто Перл ведет его куда-то за руку. Само собой выходило так, что как-либо выразить ей свое чувство… нет, только не это, этим он лишь испугает ее, встревожит. И говорить ничего не надо — все и без слов понятно, и ясно, что она это тоже понимает. Понимает, но лишь до тех пор, пока об этом не говорится.

И ведь как он переменился! Куда девался его привычный скепсис. Никогда он до такой степени не открывался жизни, не жил настолько бездумно, простодушно, вопреки тому, какой обыденной стала в кочевом коловращении войны мысль о смерти. Вдруг, откуда ни возьмись, он обрел твердую уверенность, что выживет и что у них с Перл Джеймсон все еще впереди. Удивительным образом эта девочка стала главным в его жизни. Тем не менее они только общались, дружили. Он улыбнулся. Что ж тут поделаешь! Если она для тебя центр всего бытия, хочешь не хочешь, приходится приспосабливаться к ее желаниям, задвигая собственные понятия на дальние задворки сознания.