Марш экклезиастов

Взгляд его затягивает, как водоворот. Трудно отвести глаза, но надо смотреть туда, куда стремишься, куда летишь, потому что ты уже летишь, прыжок совершён, надо приземлиться, но взгляд изумрудного глаза с вертикальным зрачком не даёт повернуть голову, ты летишь спиной вперёд. Между тобой и драконом туннель, увеличивающая волшебная труба, прямая связь. Что-то важное за спиной, и что-то важное ниже линии взгляда. Надо посмотреть туда, думал он, стараясь пересилить страшную притягательную силу вертикального зрачка, посмотреть туда, посмотреть… Потом он как будто разделился, отбросил часть себя, как ящерица отбрасывает хвост, он уже не был прикован так прочно, так жёстко к изумрудному глазу и вертикальному зрачку, он сумел разорвать эту связь, прикрыться от неё, как прикрываются ладонью от солнца, теперь главное — не поддаться искушению и не посмотреть туда… ниже, ниже! — перила, хромированная планка перил, ещё ниже — хромированная решётка, зеркальные вертикальные прутья её, и в каждом чуть отражается растрёпанный ветром огонёк свечи… семь прутьев, семь! — это отчего-то страшно важно, что их именно семь, да, конечно, теперь понятно всё, теперь только не забыть… )

Николай Степанович поднял голову и прерывисто вздохнул. Можно было догадаться и раньше, подумал он, можно было вычислить… это всегда так: то, что не подпирает, то, что не страшно забыть, отложить, перенести — забывается, откладывается и переносится. А потом мы опять не готовы…

Нет, просто не пришло в голову — ставить эти опыты. Да и запас чёрных свечей был хоть и не мал, но ограничен. А ведь получается логично: тень от одной свечи — вход в румы первого уровня; от двух — второго. Это проверено. Наверняка: от трёх — вход в какой-то уровень третий, от четырёх — в четвёртый; там никто не бывал из тех, кого он знал; но не факт, что там не бывал вообще никто. Где-то ведь прячется весь Союз Девяти с царём Ашокой во главе… Вот теперь мы знаем хотя бы одно: тень от семи источников — это Ирэм. Отсюда и семь свечей в священной меноре, и сама форма меноры, намекающей на форму тех улиц и той площади Ирэма, куда попадут пришельцы.

Как обычно: подсказка лежит на виду и срабатывает только после того, как узнаёшь ответ…

Он услышал сзади лёгкие шаги, подвинулся, оглянулся — но там никого не было. Шаги прошли рядом и растаяли. Потом как-то отовсюду донеслись еле слышные голоса. Голоса были весёлые и беззаботные. Говор был неизвестен ему и потому непонятен, но смех звучит одинаково на любом языке…

Самурай Катаоки Цунэхару брёл куда глаза глядят, понурив голову. Он оказался в совершенно неизвестной ему части громадного тёмного города, — в той самой части, которая у всех городов одна, общая, и только в силу тайного сговора богов считается принадлежностью каждого города по отдельности. Сегодняшняя неудача не обескуражила его, поскольку его ничто не могло обескуражить, но — привела его дух в самое сумрачное состояние.

Небо впереди было нечистого фиолетового цвета, а позади — чёрно-оранжевого.

Цунэхару остановился, созерцая мрачный, но по-своему прекрасный пейзаж. Высокая железнодорожная насыпь прерывалась строгой фермой моста. Справа на полнеба чернели три могучих дерева с маслянистыми кронами. Из-за насыпи выглядывала часть не то заброшенного, не то просто неухоженного индустриального здания с бездонными провалами окон. Было неясно, есть ли в них стёкла…

По ту сторону насыпи нарастало сияние.

А потом снизу, из-под моста, хлынул поток огней. Рёв моторов налетел, как налетает ночной тёплый шквал; Цунэхару смотрел, затаив от восторга дыхание, как на него и мимо него лавой несутся мотоциклисты; так, с горящими факелами в руках, когда-то летели в ночную атаку в битве при Ити-но-тани всадники-умаюми князя Сигэхира,

Сменив перед смертью

Китайского шёлка наряд,

Что смочен слезами…