Мародер

Еще минуту назад я не собирался шутить с хозяином кафе и считал, что отбрил его по первое число, но сейчас в меня словно бес вселился. А может и не словно, потому что почувствовал, как на спине под курткой зашевелился Сатана.

Очень хотелось, округлив глаза, невинно переспросить: «Какой-такой Арчил-дебил?» Но я поступил по-другому.

— А ты таймстебля Воронцова знаешь?

В глазах Оганеза мелькнуло недоумение. Откуда ему знать о службе стабилизации, как, впрочем, и мне о местном криминальном авторитете?

— Нет? Тогда чего ты меня своей братвой пугаешь?

Рука Оганеза в кармане халата напряглась, он снова принялся буравить меня непримиримым взглядом. Но мне гляделки уже надоели.

— Слушай, чего надо? — намеренно с кавказским акцентом произнес я. — Утомил! Люля-кебаб стынет пиво греется… Иди, дорогой, я кушать буду.

— Кушай, дорогой, — неожиданно покладисто согласился Оганез, встал из-за стола, но руку из кармана халата не вынул. — За мой счет кушай…

И он принялся пятиться, не сводя с меня взгляда.

Я пожал плечами, демонстративно взял шпажку и впился зубами в люля-кебаб, но тут же, мысленно одернув себя, откусил маленький кусочек и принялся тщательно, не торопясь, пережевывать. Нечего потакать дурным привычкам — у кавказских народов не принято показывать голод. Уважать не будут.

В сторону избушки-кухни я принципиально не глядел. Давно понял, что ненароком встрял в какие-то местные разборки, но меня это мало волновало, хотя и было некстати. Пришел в кафе поесть, отдохнуть, так на тебе…

Я добавил в бокал пива, повернулся лицом к реке и, прихлебывая, стал смотреть, как по водной глади несется спортивный скутер. Красиво здесь живут…

В кресло напротив снова кто-то грузно уселся, но я не спешил поворачиваться. Наверное, примчалась «крыша» Оганеза выяснять отношения. Ну-ну, посмотрим, кто кого: они меня или Сатана их… В однозначном исходе я был уверен, но не собирался лишать братву гипотетического шанса.

Сделав глоток пива, я проводил скутер взглядом и медленно повернул голову.

Черт! Передо мной сидел таймстебль Воронцов и с неподдельным недоумением рассматривал меня. Будто первый раз видел. Легок на помине! О волке обмолвка, и он тут как тут… Или это поговорка другого народа? У русских, кажется, по-иному: не поминай лихо, пока оно тихо… На вселенское лихо Воронцов не тянул, но волк он был первостатейный. Тот ещё.

— Здр-драсте! — процедил я и по-волчьи оскалился. Чтоб, значит, соответствовать собеседнику. — Только вас и ждали-с! Не желаете ли присоединиться к трапезе? Щаз я пивка Оганезу закажу…

— Не ерничайте, Егор, вам не идет, — поморщился таймстебль и внезапно ткнул мне в щеку пальцем.

— Это еще что?! — отпрянув, возмутился я.

— Сидеть! — гаркнул Воронцов, и я невольно подчинился.

Он потыкал мне в щеку холодным, склизким, будто жабьим, пальцем и неопределенно хмыкнул.

— Не ожидал…

Явытер щеку салфеткой, и в этот раз мне не пришлось имитировать брезгливость. Сама проявилась.

— Чего не ожидал?

— В аэропорту я подумал о стекло волокнистом белье, но, оказывается, это было начало хроноадаптации. Редкое явление. Слышать слышал, но вижу впервые.

— Что еще за хроноадаптация? — хмуро поинтересовался я. Ощущение слизи на щеке не проходило — я взял чистую салфетку и снова потер щеку.

Воронцов подозрительно посмотрел на меня.

— Действительно ничего не слышали о хроноадаптации? — вкрадчиво поинтересовался он.

— Хроноадаптация, хроноаберрация… Мало ли какие термины существуют в хронофизике? Я практик, а не теоретик. Мое дело — не преступать законы службы стабилизации.

Сказал инертно, без подтекста. В хроноадаптацию я не верил: скорее всего, это штучки набирающего силу Сатаны. Но таймстебль Воронцов почему-то решил, что я отпустил шпильку в его адрес, и скривил губы.

— Первый раз слышу, что пиллиджер не нарушает законы.

— Да, не нарушаю, — отрезал я и непримиримо посмотрел ему в глаза. Темные, мутные, с белесой слизью в уголках век. — По закону улицу переходят на зеленый свет, а на красный свет переходить запрещено. Я же перехожу улицу, когда на ней нет машин.

— Он еще и философ… — фыркнул Воронцов, но взгляд отвел.

— Так что такое хроноадаптация? — переспросил я.

— А вы за собой ничего не замечаете? — удивился таймстебль, и ехидная улыбка вновь заиграла на его губах. Мерзкие все-таки созданья, постанты… Неужели и обезьяны были такого же мнения о первых людях, как я о постантах?

— Что я должен замечать?

Воронцов довольно хихикнул. Гаденько у него получилось: будто жаба квакнула, и слюна брызнула.

— А вы, Егор, на свои руки посмотрите.

Я начал заводиться.

— А что мои руки? — Я повертел ладони перед глазами, положил на стол. — Руки как руки…

И тут я увидел, на что намекал таймстебль, — мои ладони не светились флуктуационным следом. Я уже привык, что тело, прикрытое межвременной тенью, не светилось из-под одежды, но почему не светились открытые ладони?

— Бывают случаи, когда хронер настолько вживается в чуждый ему временной континуум, что начинается хроноадаптация, — проговорил Воронцов. — Странно, что это происходит именно с вами… Хотя, если подумать, может, так и должно быть?