Мародер

— Да какие они ему свои. Попкари-гнилухи да жулики, а он — боевой офицер все же. Он на них как на грязь смотрит, ну, в душе. Это ж видно.

— А че ж ты с ним общего языка не поищешь? Позвал бы к себе, у тебя ж Дом.

— Не найдем мы с ним общего языка. — отрезал Жирик. — И добром он не поколется.

— Дак нахера он тебе вообще сдался, раз ты там сам полазил? И вообще, пора уже обозначить, че там такое лежит, что тебе так неймется. Хотя погоди, давай догадаться попробую. Капониры? Боезапас там остался?

— Почти угадал. Автоматические пулеметы в потернах.[132] Они за панелями такими стоят, как бы вентиляционными, а когда проникновение — потерны глушатся, и эти дуры начинают садить на каждое движение. Мы тогда один, в самом начале который, с турели сдернули — а короб боепитания выковырнуть не смогли, сталь толстая. Ленту пробовали вытаскивать, сначала вроде идет, а потом там че-то раком встает, и ни туда, ни сюда. Да и не поковыряться там было больше минут пяти, край — десяти, клеть недалеко от этого места, а в клети тогда двухсотые метровым слоем лежали, из них по коридору шагов на десять натекло.

— А-а, понятно. Кирюх, а как его снаряжали тогда? Изнутри откуда-то?

— Там бронеплита казематик этот прикрывает, и не подлезть. Похоже, изнутри электрозамок.

— Угу. Вот я зачем тебе понадобился. Рвать, значит, надо. И все же, мужик зачем тебе этот?

— Вроде как там есть где еще пошариться. И этот хрен моржовый знает, где там че. Выдергивать его надо сейчас, с первым снегом они и сами уже сходить могут.

— Понятно… Хрен, да? Короче, Кирюх. Скажешь, за чем идем — пойдем, сегодня снег выпал — завтра вышли, не скажешь — ну его, сам рви. Понял? — Ахмет немного перестарался с убедительностью тона, и вышло немного резче задуманного. — Ладно, замнем до окончания этой истории с твоим базаром, уже один поворот остался. Бля, у КПП целая псарня.

— Че, хочешь сказать, что отсюда слышишь, что ли? — недоверчиво, думая о своем, автоматически переспросил Жирик.

Лес расступился, по правую руку открылось засаженное картошкой стрельбище, слева, метрах в трехстах от границы леса, в темноте угадывались первые девятиэтажки города.

Хозяева остановились посреди дороги, оценивая обстановку. Место это было одним из самых обильных по собакам — рядом, в ста метрах — городская свалка, куда псы давно уже никого не пускали, тут же озеро, садовый кооператив и начало городской застройки — все сошлось в этой точке. «В местности-перекрестке иди» — всплыло у Ахмета изречение из книжки о древних китайцах, недавно подобранной в почти целой квартире. Из тьмы, с разных направлений, доносилась возня огромной, голов в пятьдесят, собачьей стаи.

— Точно, псарня целая. Че им, медом тут намазано… — недовольно выдохнул Жирик. — Как ни пойдешь, вечно у КПП отираются.

— Дык гоняй, че ж ты теряешься. — не упустил возможности пригрузить собеседника Ахмет. — Это ж твое, так сказать, стратыгыцкое предполье. Поставь АГС на крыше, и враз отвадишь.

— Шутничок. Батарею минометную… Делать-то че будем?

— Пошли. Спокойно, но быстро. Ты — лево и зад, мой перед и право.

— Ты уверен, не порвут?

— Нет, — неожиданно для себя твердо сказал Ахмет и двинулся вперед… — Ой, че это я? А с чего, собственно, я это взял?

Но уверенность не ослабла, тело откуда-то знало — не, не порвут. Не в этот раз. Страшно ходить промеж утробно рычащих из тьмы кучек расположившейся на ночевку стаи, даже спиной к спине с надежным человеком, даже с такой страшной силой в руках, как автомат Калашникова. Ну, вот, уже дамба. Не порвали.

А Жирик, урыс[133] проклятый, смотри-ка. — насторожился Ахмет. — Страх аж до физиологического уровня задавить смог, падла, ни одна не дернулась. Я так не могу. Да, в натуре, урысы — вояки, ихнее это. Не ырым,[134] так пошла бы моя боеспособность курить в сторонке. А я его тут поднимаю всеми силами. Не себе ли на голову.

Однако тревожных сигналов не поступало. Всю неделю Ахмет слонялся вместе с Кирюхой по торжкам, улаживая дела организуемого базара. Народ, вроде, велся, понимая преимущества новой точки, с консерваторами приходилось работать. С молчаливыми противниками этой идеи спокойно беседовали, с активными же иногда приходилось поступать по обычаю нового времени. Раз, снеся голову слишком далеко зашедшей бабе, непотребно оравшей на него посреди староресторанского торжка, Кирюха даже немного подгрузился:

— Не, хуйня это какая-то. Че-то не идет, Ахмет. Может, и впрямь далековато для них? И зря я тут хожу, по бабам стреляю? Я ведь ее против всех понятий сейчас завалил.

— Ага. Знаешь, откуда эта сука печево таскает? От кучи, где институт был.

— А че у себя там не торгует?