Марли и я: жизнь с самой ужасной собакой в мире

Первые дни после смерти Марли мы не могли о нем говорить. На любимые темы разговоров о собаке теперь был наложен строгий запрет. Мы пытались вернуться к обычной жизни, а воспоминания о нашем псе препятствовали этому. Колин, например, не могла слышать его имени и смотреть на его фотографии. Она начинала плакать, сжимала кулачки и сердито твердила: «Не хочу о нем говорить!»

Я вернулся к повседневному ритму жизни: приезжал на работу, писал свою колонку, возвращался домой. В течение тринадцати лет Марли каждый вечер встречал меня у дверей. А теперь, когда входил в дом, мое сердце болезненно сжималось. Да и сам дом казался каким-то пустым, не похожим на настоящий. Дженни с маниакальным упорством пылесосила комнаты, стараясь очистить их от шерсти, которая за последние два года жизни Марли проникла повсюду. Так, медленно, но верно следы присутствия старой собаки в нашем доме исчезали. Однажды утром, надевая ботинки, я заметил на стельке шерсть Марли. Видимо, она налипла, когда ходил в носках по полу. Я погладил этот клочок двумя пальцами и улыбнулся, а потом показал Дженни со словами: «Не так-то просто нам будет с ним расстаться». Жена улыбнулась и вечером в спальне призналась (хотя всю неделю избегала разговоров на эту тему):

– Я скучаю по нему. Правда, очень-очень скучаю. Мне больно думать о нем…

– Понимаю, – ответил я. – Я тоже по нему скучаю.

Мне захотелось написать о Марли прощальную статью, но опасался, что мои чувства превратятся в слезливое сентиментальное излияние. Поэтому я сосредоточился на темах не столь дорогих моему сердцу. Тем не менее я постоянно носил с собой диктофон, и если в голову приходила интересная мысль, то записывал ее. Мне не хотелось показывать Марли как идеальную реинкарнацию Лэсси, да и вряд ли бы у меня это получилось. А ведь многие рисуют в своем воображении идеальный образ своих ушедших питомцев и делают из них нереально благородных животных, которые при жизни на уши вставали ради своих хозяев – ну разве что не готовили яичницу на завтрак. Нет, я хотел быть честным. Марли действительно был огромным смешным недотепой, и он ничего не смыслил в командах, которым я пытался его обучить. По правде говоря, он с успехом мог бы стать наихудшей собакой на свете. И все же с самого начала пес интуитивно понимал, что значит быть лучшим другом человека.

Первую неделю после смерти Марли я по нескольку раз приходил на его могилу. Отчасти хотел убедиться, что по ночам его не беспокоят дикие животные. Могила оставалась нетронутой, только земля немного осела, и я подумал, что надо бы весной добавить еще пару тележек земли. Но главное – мне хотелось поддерживать с псом внутреннюю связь. Стоя там, я вспоминал эпизоды из его жизни. Меня озадачило, насколько глубоким оказалось мое горе из-за смерти Марли: я переживал гораздо сильнее, чем когда умирали мои знакомые. Естественно, сравнивать смерть человека и собаки было бы кощунством, но, честное слово, кроме членов моей семьи, мало кто был мне настолько беспредельно предан. Втайне от всех я достал из бардачка поводок Марли, оставленный здесь после последней поездки в клинику, и спрятал его в одном из ящиков шкафа под стопкой нижнего белья. Теперь каждое утро я мог прикоснуться к нему.

Всю неделю меня преследовало чувство ноющей боли внутри. Это реальная физическая боль, смахивающая на желудочные колики. Я стал апатичным, вялым. Даже не было сил, чтобы переключиться – поиграть на гитаре, вырезать что-то из дерева, почитать. Я был обескуражен, не зная, чем себя занять. В конце концов просто стал раньше ложиться спать и к десяти часам вечера уже был под одеялом.

На Новый год нас пригласили соседи. Друзья выразили нам свои соболезнования, но все старались сделать разговор легким и увлекательным. И все-таки мне удалось поговорить на волновавшую меня тему. За ужином к нам подсели наши добрые друзья Сара и Дэйв Пэндл, супружеская пара, оба ландшафтные дизайнеры. Они переехали в Пенсильванию из Калифорнии. Супруги купили старый заброшенный сарай, перестроили его и теперь жили там. Мы долго говорили о собаках, а также о любви к ним и чувствах, одолевающих после смерти любимого животного. Дэйв и Сара пять лет назад усыпили свою любимую австралийскую овчарку Нелли и похоронили ее на холме возле своего дома. Дэйв совсем не был склонен к сентиментальности – стоик, выросший в семье невозмутимых пенсильванских голландцев, однако он очень тяжело перенес смерть Нелли. Он рассказывал, как бродил по густому лесу за домом, пока не нашел для ее могилы идеальный камень в виде сердца. Резчику лишь оставалось вырезать на нем надпись «Нелли». Прошло уже столько лет, а они все еще оплакивали смерть своего пса. Как сказала Сара, вытирая слезы: «Иногда на жизненном пути встречается такая собака, которая поселяется в твоем сердце, и ее невозможно забыть».