Маркиз

Хотя… Я ведь и делал все сам! Сам ходил на Синьду, сам отбивал Поян, сам, без всяких указующих распоряжений, множил на ноль Желтых повязок. Я принял решение поверить Бешеной Цань (а, нет, там была подсказка), и отправил ее разбираться с очередным конкурентом. Значит, не так уж я и бесполезен, да?

— Все, что я должна была сказать, сказано.

— А если я не справлюсь?

— Умрешь.

— Нет, я не об этом. Это-то как раз очевидно. Какие последствия будут для тебя, если я солью миссию по спасению Китая? Или, если не докажу, что способен быть самостоятельным.

Внезапно постоянные преображения Гуаньинь прекратились, и она секунд на двадцать осталась красоткой, которой, судя по одежде и макияжу, самое место в борделе. Я даже занервничал — чего это она?

— Почему ты спросил об этом?

Смотрела эта фифа на меня так пристально и пронзительно, что стало еще страшнее.

— Слушай, ну не чужие же люди, многоликая. Я как бы переживаю…

Долгое время она ничего не говорила. Стояла, сверлила меня взглядом. Я стоически переносил это, каким-то восемнадцатым чувством понимая, что говорить сейчас ничего нельзя. Открою рот — замкнется. Я ничего не узнаю. А я хотел узнать.

— Мне закроют эту реальность, — наконец, произнесла она. — Последнюю в этой ветви, где сохранилась магия.

Звучало это, честно сказать, не очень страшно. Ну, запретят сюда ходить, и что? У нее этих миров воз и маленькая тележка! Это как мне бы сказали — вот в этот ресторан больше ходить нельзя! Да и пофиг, как бы! Последний, что ли?

Однако то, как она выглядела, произнося свою фразу, говорило о том, что для нее это прямо очень серьезно.

— Ладно, понял! — с преувеличенным оптимизмом воскликнул тогда я. — Значит, постараюсь тебя не подвести!

Некоторое время она смотрела на меня не мигая, как змея какая-нибудь. Потом неуловимо качнулась вперед, превращаясь из дорогой куртизанки в растрепанную Юэлян. Обхватила руками мои щеки, легонько коснулась губами лба. Прошептала:

— Спасибо!

И я пропал. Перестал себя ощущать. Точнее, остался собой, но будто распался на сотни тысяч, а может, даже миллионы копий, каждая из которых зажила своей жизнь. Видел, чувствовал, обонял и осязал — одновременно. Понимаю, как это звучит, да…

Один Вэнь Тай бросил с коня слово «стоять» и умер. Разрыв сосуда в головном мозге, кровоизлияние, смерть. Другой был убит из засады на подъезде к селению с названием Бегония. Третий проехал мимо того же места, но в него никто не стрелял. Он благополучно закончил объединение южных уездов, встретился с тестем Чэном, поссорился с ним на пиру и был отравлен. Четвертый внес предложение отцу невесты, которое было встречено «на ура», получил в армию около шестнадцати тысяч пехоты и трех тысяч кавалерии и отправился на восток, где погиб и положил всех своих солдат.

Двадцать пятый на фоне ревности убил Быка — подло, наняв убийцу-отравителя. Шестьдесят восьмой за полгода завоевал три уезда за Янцзы, умер от алкогольного отравления. Девяносто девятый задушил Юэлян. Сто восьмидесятый бросил идею с завоеваниями, удалился в горы, где прожил двенадцать лет в одиночестве, а потом был убит мародерами, бежавшими с какой-то битвы.

Три тысячи восемьдесят второй решил никуда не ходить и основал на южных землях собственное царство. Он вырастил двух сыновей и одну дочь, до конца своих дней был рядом со своей женой и умер через два дня после ее смерти. Через два месяца после их кончины старший сын знаменитого стратега и не менее известной лучницы стал вассалом северного владетеля, приказав удавить своего младшего брата и сестру.

Пятисоттысячный Вэнь Тай бросился на меч — я так и не понял, что меня побудило так поступить. Восьмисоттысячный…

Жизни множества моих вариантов кружились в бессистемном хороводе, были представлены в настоящем, прошлом и будущем. Где-то видения обрывались со смертью двойника, где-то продолжали показываться. Я окончательно потерялся и даже не пытался следить и запоминать показываемые мне картинки, просто был ими всеми одновременно.

В какой-то момент хоровод образов прервался, и я почувствовал, как правую щеку обожгло болью. Голос невесты, полный беспокойства и слез ударил по ушам.

— Тай! Тай! Очнись, Тай!

Я столько уже раз слышал эти ее слова. В них было столько эмоций — и всегда разные. Умоляющие, властные, сожалеющие. Тысячи вариаций: защита сына, которого я бью за проступок, его голова уже в крови, полный неги стон «О Тай!», состоящий из концентрированной ненависти…

— Тай! — узкая ладошка возлюбленной ударила меня уже по другой щеке.

И варианты собрались в один. Я стал самим собой. Тут же выяснилось, что я уже не в никогде с богиней, а нахожусь в реальности — единственной из мне доступных. Лежу на земле, а моя китайская принцесса уже замахивается для следующего удара.

— Юэ! — прохрипел я. — Хватит. Жив.