Маркиз де Карабас

— Я надеялся — о, как я надеялся! — что однажды это случится! — Кантэн приблизился к мадемуазель де Шеньер. — Судите же, как вы мне дороги и сколь ужасает меня одна мысль о вашем возвращении во Францию. Если вы уедете, я возможно, никогда вас больше не увижу.

Она опустила глаза и стала смотреть на свои руки, сложенные на коленях.

— То же самое я говорила вам, когда приходила сюда отговаривать вас от путешествия во Францию.

— Боюсь, что не совсем. Или для вас действительно имело значение, вернусь я или нет?

И здесь, вспомнив про слезы, о которых говорил О’Келли, Кантэн отбросил все сомнения.

— Понимаете ли вы, как это важно для меня? Жермена! Он опустился на одно колено перед стулом, на котором сидела мадемуазель де Шеньер, и обнял ее.

Она слегка напряглась в его объятиях, но не сделала попытки освободиться.

— Вы не поедете во Францию! — воскликнул Кантэн. Она с неожиданным удивлением посмотрела на него, затем рассмеялась, и в глазах ее засветилась нежность.

— Если им так угодно, то пусть госпожа де Шеньер и ее сын вдвоем отправляются навстречу опасности.

— А я? Как могу я не поехать с ними?

— Вы не догадываетесь? — взгляд Кантэна, казалось, проникал в бездонные глубины синих глаз Жермены. — Как видите я вынужден отбросить условности, сейчас не до них. Вы можете не уезжать с ними, выйдя за меня замуж, хоть я и остаюсь простым учителем фехтования и маркизом де Карабасом.

— Кем бы вы ни были, вы остаетесь Кантэном, — ласково ответила Жермена и, наклонившись, поцеловала его.

— Боже мой!.. — едва переводя дыхание, воскликнул Кантэн. — Значит, решено!

— О, нет. Дорогой мой, вы забыли, сколько мне лет, точнее, вы этого не знаете. Еще целый год я не смогу распоряжаться собой. До его истечения госпожа де Шеньер — моя опекунша, и закон на ее стороне. — Если бы не это, — закончила она, — все было бы так просто.

— Но если бы она согласилась...

— Было бы безумием даже заикнуться перед ней об этом. Нет, нет, мой Кантэн. Такое счастье пока не для нас.

— А для меня утрачено даже счастье, дарованное этим часом, ведь его затмевает страх за вас.

Она погладила его по отливающим бронзой волосам.

— Дорогой мой, ваш страх преувеличен. Эмигранты начинают возвращаться во Францию, и нас уверяют, что пока они будут осторожны, им не грозит никакая опасность, особенно на Западе, который правительство всеми силами стремится умиротворить.

— И вы полагаете, что я удовольствуюсь подобными уверениями?

— Что же вам еще нужно? Обещание, что я буду ждать вас? Дорогой, если вы этого до сих пор не поняли, то я даю его вам.

— Ждать? Но до каких пор? — уныло спросил Кантэн.

— До тех пор, пока судьбе не будет угодно дать вам возможность приехать ко мне, или когда я, достигнув совершеннолетия и обретя полную свободу распоряжаться собой, смогу приехать к вам. Ждать осталось меньше года.

Видя, что уныние не оставило Кантэна, Жермена продолжала:

— Милый Кантэн, это совсем недолго, а тем временем нас будет радовать сознание того, что каждый день приближает нас к нашему счастью.

Он обнял ее и крепко прижал к себе.

— Поделитесь со мной вашим восхитительным мужеством.

— Берите, сколько хотите, — сказала она, с улыбкой глядя в его глаза. — Его и мою любовь. И всегда знайте, что она принадлежит вам, Кантэн.

Но здесь стоящие на камине золоченые бронзовые часы прозвенели погребальным звоном по их исступленном восторгу. Звон часов напомнил Жермене, что пора уходить, иначе от нее потребуют отчета за долгое отсутствие. Какие бы препятствия ни встали на ее пути, перед отъездом во Францию она обязательно увидится с Кантэном.

После этого обещания, данного во время прощального объятия, она упорхнула, оставив Кантэна в состоянии, близком к безумию, с перемежающимися порывами восторга и отчаяния.

Глава II ДОВЕРИЕ

С того дня в течение целых четырех месяцев Кантэн, вернувшийся к своим каждодневным обязанностям в академии, приводил в отчаяние О’Келли угрюмым видом и рассеянностью, с какой он исполнял их. Однако, судя по всему, что он слышал от завсегдатаев школы из числа французских аристократов, в те дни умиротворения, как назвала их Жермена, возвращение эмигрантов на родину не представляло почти никакой опасности, и если многие из них еще оставались в Англии, то лишь потому, что ожидали формирования полков под британской эгидой, которые в ближайшее время собирались высадиться во Франции и нанести по Республике последний сокрушительный удар.

Однажды виконт де Белланже с заоблачных высот высокомерного презрения ко всему миру язвительно прошелся по поводу возвращения Констана де Шеньера во Францию:

— Мы можем быть вполне уверены, что природная осторожность Констана никогда не позволила бы ему сунуться туда, если бы советчики во Франции не уверили его, что он может вернуться, не опасаясь быть привлеченным к ответственности за эмиграцию. Клянусь честью, я бы и сам вернулся и ждал во Франции прибытия армии роялистов, если бы не находил жизнь в Лондоне такой приятной.