Читаем Марк Твен полностью

С какой теплотой и человечностью написана сцена, изображающая, как Джим вспоминает семью, оставленную при побеге! Гек говорит: «Я лег спать, и Джим не стал будить меня, когда подошла моя очередь. Он часто так делал. Когда я проснулся на рассвете, он сидел и, опустив голову на колени, стонал и плакал. Обыкновенно я в таких случаях не обращал на него внимания, даже виду не подавал. Я знал, в чем дело. Это он вспоминал про жену и детей и тосковал по дому, потому что никогда в жизни не расставался с семьей…»

И дальше Твен вкладывает в уста Гека слова, полные сарказма. Мальчик говорит, что Джим любил своих детей не меньше, чем «всякий белый человек», и добавляет: «Может, это покажется странным, но так оно и есть».

Наконец следует рассказ негра о том, как он обидел свою крохотную дочь, — рассказ, который нельзя читать без волнения.

«— Вот отчего мне сейчас так тяжело, — говорит Джим, — я только что слышал, как на берегу что-то шлепнуло или хлопнуло, — от этого мне и вспомнилось, как я обидел один раз мою маленькую Лизабет. Ей было тогда всего четыре года, она схватила скарлатину и очень тяжело болела, потом поправилась; вот как-то раз стоит она рядом со мной, а я ей и говорю:

— Закрой дверь!

Она не закрывает, стоит себе и стоит, да еще глядит на меня и улыбается. Меня это разозлило; я опять ей говорю, громко так говорю:

— Не слышишь, что ли? Закрой дверь!

А она стоит все так же и улыбается. Я взбесился и прикрикнул:

— Ну, так я же тебя заставлю!

Да как шлепну ее по голове, так она у меня и полетела на пол. Потом ушел в другую комнату, пробыл там минут десять и прихожу обратно; смотрю, дверь так же открыта настежь, девочка стоит около самой двери, опустила голову и плачет, а тут как раз — дверь эта отворялась наружу — налетел ветер и — «трах!» — захлопнул ее за спиной у девочки, а она и с места не тронулась. Я так и обмер, а уже что я почувствовал, просто и сказать не могу. Подкрался, — а сам весь дрожу, — подкрался на цыпочках, открыл потихоньку дверь у нее за спиной, просунул осторожно голову да как крикну во все горло! Она даже не пошевельнулась! Да, Гек, тут я как заплачу! Схватил ее на руки и говорю:

— Ох ты, моя бедняжка! Прости, господи, старика Джима, а сам он никогда себе не простит!

Ведь она совсем оглохла, Гек, совсем оглохла, а я так ее обидел!»

Чудовищно, что подлинный человек — а Джим именно таков! — невольник. К этому выводу подводит читателя Твен.

Действие и «Приключений Тома Сойера» и «Приключений Гекльберри Финна» развертывается лет за десять-пятнадцать до Гражданской войны. Основные герои книги те же, и они не успели состариться. Но, читая и перечитывая роман о Геке, видишь, как много черт реальной жизни Америки середины прошлого века, обойденных вниманием в повести о Томе, теперь находят вполне очевидное и яркое отражение. В книге проявилось также отношение Твена к американской буржуазной действительности конца XIX века. Оно дает себя знать и в общей резко критической тональности романа о далеком довоенном прошлом страны и в некоторых существенных особенностях важнейших его образов.

В городке, где происходят события первой из этих двух книг, очень многое дышало довольством и прелестью. Но теперь Америка поворачивается к читателю своей теневой стороной.

На жителей маленьких земледельческих поселений времен своего детства Твен смотрит глазами человека, который не может отрешиться от впечатлений и мыслей самого последнего времени. Он хорошо помнит, в частности, все, что видел во время недавней поездки по реке. Разочарование простых людей Америки в том, что принесла им жизнь, рост капитализма в сельском хозяйстве, страдания рабочих и их борьба против угнетателей, сомнения в буржуазной демократии — все это с еще невиданной силой сказалось на картинах жизни, нарисованных Твеном, придало новой книге совсем иные тона.

Вспомним солнечный Санкт-Петербург и сравним его с городком, куда попал Гек и где он был свидетелем некоторых важных происшествий. Этот маленький городок, расположенный в чудесном месте, изображен самыми черными красками. Там все говорит о нищете, упадке, навевает тоску. «Почти все лавки и дома здесь были старые, рассохшиеся и испокон веку не крашенные; все это едва держалось от ветхости. Дома стояли точно на ходулях, фута на три, на четыре от земли, чтобы река не затопила, когда разольется. При домах были и садики, только в них ничего не росло, кроме дурмана и подсолнуха, да на кучах золы валялись рваные сапоги и башмаки, битые бутылки, тряпье и помятые ржавые жестянки. Заборы, сколоченные из разнокалиберных досок, набитых как попало одна на другую, покривились в разные стороны, и калитки в них держались всего на одной петле — да и та была кожаная».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии