Марк Твен

Но все же Твен в зрелые годы говорил о поре своего детства с очень теплым чувством не потому только, что детство всегда кажется счастливым временем, а окружавшая писателя действительность уже мало его радовала. В Ганнибале в канун Гражданской войны и в самом деле было что-то привлекательное.

Вспоминая далекое прошлое на склоне лет, когда Америка вступила в эпоху империализма, Твен обоснованно отмечал, что в середине прошлого века в поселениях на Западе еще были заметны кое-какие патриархальные черты. С радостью рассказывал писатель о простоте нравов, царивших до возникновения «золотой лихорадки».

«В годы моей юности, — писал он, — я не помню в наших краях ничего похожего на… обожествление денег или богачей». В наивных стихах и песнях, которые пользовались тогда популярностью среди молодежи, речь, шла, во всяком случае, не о деньгах. Разбойники и пираты, говорит Твен, «бродили по колени в крови», но совершали свои подвиги, чтобы «помочь беззащитным, а не ради денег». Герои «женились по любви, а не для того, чтобы добиться денег и положения»,

В годы юности Твена ему довелось видеть немало добрых и сильных характером людей. Узнал он также о подлинных, а не выдуманных подвигах во имя помощи «беззащитным».

Однажды во время рыбной ловли старший брат Тома Бланкеншипа Бенсон (или попросту Бенс) обнаружил беглого негра. Закон обязывал его сообщить властям о своем открытии. Защитнику беглого невольника грозило всеобщее осуждение, а поимка негра доставила бы ему почести. Наконец, за чернокожего была назначена денежная награда. У Бенса, представителя семьи, члены которой, на взгляд «приличных» людей, являлись воплощением порока, было более чем достаточно оснований выдать беглеца. И все же он этого не сделал. Бенс помог негру спрятаться в болоте, носил ему пищу. Но беглого раба выследили, за ним устроили погоню. Спасаясь от преследователей, негр утонул.

Сэм Клеменс знал об этом факте не только с чужих слов. Как-то раз, когда он и его приятели купались, из воды поднялась по пояс фигура утопленника. Тело, по-видимому, находилось под запутавшимися в зарослях бревнами — их много несет течение Миссисипи — и затем всплыло на поверхность. Мальчики в ужасе убежали.

О том, что все это не легенда, свидетельствует заметка, помещенная в ганнибальской газете «Джорнал» от 19 августа 1847 года. В ней говорится, что обнаруженное тело «соответствует описанию беглого негра, помещенному в листовках…».

Были в городке и сознательные аболиционисты, которые шли на смерть во имя своих убеждений. В одном из своих произведений Твен рассказывает о казни аболициониста Гарди, который помог негру бежать из рабства. Когда полицейский попытался задержать беглого раба, Гарди уложил представителя закона на месте.

Фермеры собрались на казнь со всей округи. Иные из них видели во всем этом только развлечение; они ели пироги да пили крепкий сидр. Но расправа над Гарди заставила многих задуматься. Аболиционистские настроения в Ганнибале не сошли на нет. Напротив, в борьбу с рабством вступили и другие жители городка. Некоторые местные ремесленники и рабочие: кузнец, печатник, пекарь и другие — создали тайное общество противников рабства. Кузнеца тоже повесили. Он умер со словами: «Смерть тиранам!» Общество аболиционистов продолжало существовать. Врагом рабства сделался и родной брат Твена — Орион.

Хотя у Сэма Клеменса и его ближайших товарищей мысль о помощи беглому рабу могла, пожалуй, вызвать только ужас (ведь негр был ценным имуществом, и, значит, тот, кто помогает негру скрыться, попросту «вор»), все же мальчики, знавшие о поступке Бенса, не выдали его. Смутное ощущение, что в основе рабства лежит какая-то несправедливость, уже тогда шевелилось в сердце насмешника Сэма.

С самых ранних лет ему были близки негритянские ребятишки — верные товарищи по охоте, купанию и разным проказам. На ферме дяди Куорлза были и взрослые негры, к которым нельзя было не испытывать чувства живой привязанности.

Рабы жили там, по замечанию Твена, в трех или четырех маленьких и убогих хижинах, которые назывались «негритянским участком». И Сэма всегда тянуло туда, ибо на «негритянском участке» его ждали искренняя дружба и веселые приключения.

Добрым другом детей был негр дядя Дэн, превосходный рассказчик и советчик в беде. «Помню, — говорится в «Автобиографии», — кухню дяди Дэна, какой она была в счастливые вечера моего детства; как сейчас вижу черную и белую детвору, сгрудившуюся поближе к очагу, игру огня на их лицах, тени, пляшущие по стенам, светлые по сравнению с пещерным мраком в глубине комнаты; слышу, как дядя Дэн рассказывает бессмертные сказки…»

Еще в детстве Сэмюел Клеменс полюбил негритянские песни, которые с огромным волнением слушал и сам напевал всю жизнь. Одна из его дочерей заметила как-то, что в исполнении ее отца негритянские песни звучали, как вопль души.