Марк Твен

Реакционное литературоведение делает все возможное, чтобы удержать писателей от следования по стопам американского реалиста. Нельзя, конечно, отказать заокеанским историкам литературы во внимании к творчеству Твена. В США продолжают появляться богатые материалом исследования жизни и творчества писателя. Но характерно, что влиятельные буржуазные литературоведы и сегодня отрицают идейное значение его творчества (в недавно опубликованном в США обширном исследовании сказано буквально следующее: «Марк Твен как мыслитель был слишком непоследователен и слишком поверхностен, чтобы иметь существенное значение…»). Иногда великого критика капиталистической Америки называют просто «невротиком» или хуже того. Так, буржуазный исследователь Генри Кенби видит в творчестве Твена последних двух десятилетий его жизни выражение крайней деградации и объясняет все это… психическим недугом, якобы овладевшим писателем. Автор «Таинственного незнакомца», по Кенби, был «болен», и это-де в гораздо большей степени определяло характер его творчества, «нежели что-либо в современной истории. Он (то есть Твен. — М. М.) вообще никогда особенно много не интересовался современной историей», — декларирует критик, совершенно не считаясь с общеизвестными фактами. Твен, продолжает Кенби, «родился невротиком» и «в конце концов невротизм уничтожил его как художника».

Стремление литературоведов рассматривать творчество Твена последних лет его жизни в свете явлений американской социальной действительности вызывает у буржуазных историков литературы в США нескрываемое раздражение. Г. Кларк, автор статьи о Твене, помещенной в справочном критико-библиографическом издании «Восемь американских писателей» (1956), полностью отказывает советским историкам литературы в праве усматривать «в пессимизме позднего Твена» отражение его неудовлетворенности «характером американской цивилизации».

Есть и еще одна форма «критики» творчества Марка Твена, которой пользуются реакционеры. Через сорок лет после смерти писателя его роман «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура» был изъят управлением по делам образования в Нью-Йорке из списка книг для чтения в школах. Позднее такая же судьба постигла «Приключения Гекльберри Финна».

Твен без реализма, Твен без антирабовладельческой борьбы, Твен далекий от протеста против капиталистических порядков — только таким согласны принять его многие идеологи американской буржуазии.

Но Твен иной.

Прислушаемся к суждению о нем Уильяма Гоуэлса. Еще полвека тому назад Гоуэлс выразительно и справедливо назвал своего друга Линкольном отечественной литературы.

Прислушаемся также к словам Бернарда Шоу, который писал Твену: «Я убежден, что для будущего историка Америки Ваши произведения будут столь же незаменимы, как политические трактаты Вольтера — для историков Франции».

Выражая взгляды советских людей, А. А. Фадеев сравнил значение Твена для литературы США со значением Бальзака и Диккенса для литературы французской и английской.

Как писать автобиографию…

Есть такие критики — их немало, которые видят в пессимистических идеях «Таинственного незнакомца» наиболее полное и верное выражение философских позиций Твена в конце его жизни. Так, Генри Смит, являющийся ныне хранителем рукописей писателя, заканчивает свою книгу, изданную в США в 1962 году, мрачнейшей цитатой из «Таинственного незнакомца», а затем говорит: «Этими словами завершается его (Твена. — М. М.) деятельность как писателя, ибо ему нечего было больше сказать».

На самом деле в заключительные годы жизни Марк Твен сказал еще очень, очень много нового, чрезвычайно важного и звучащего совсем по-другому, нежели беспросветно мрачные сентенции из «Таинственного незнакомца».

На самой заре XX столетия, когда за каких-нибудь два-три года Твен создал целую серию великолепных антиимпериалистических произведений, он предстал перед миром вовсе не брюзгливым мизантропом, а беззаветным борцом против империализма во имя свободной жизни порабощенных людей.

Новый взлет твеновской сатиры пришелся на середину первого десятилетия нашего века.

Годы 1905-й, 1906-й…

Писателю уже семьдесят лет.

Отвечая на юбилейные приветствия, Твен сказал в конце 1905 года, что теперь он уже может считать себя «в запасе». Но сатирик вовсе не собирался уходить в запас. Он видел дальше и глубже, чем когда-либо в прошлом, а темперамент его оставался таким же, как в молодые годы. Когда перед взором писателя возникали картины несправедливости, угнетения, бесчеловечности, он бурно возмущался, негодовал, кипел.

Еще в конце XIX столетия Твен начал заносить на бумагу воспоминания о прожитом и пережитом. Но только за несколько лет до смерти он принялся работать над своей автобиографией изо дня в день.