Марк Твен

Мир детства освещен и извне и изнутри во всем его неповторимом своеобразии. Несравненное умение художника-реалиста «войти» в объект (мотивированное здесь и психологически: ведь для взрослого человека «детство» — это не только пройденная стадия жизненного пути, но и живая, нетленная часть его внутреннего опыта) в новом произведении Твена дает особенно плодотворные результаты. Сливаясь со своим героем, писатель смотрит на мир его глазами, и этот угол зрения, во многом определяющий художественную систему романа, открывает путь для проникновения в душу ребенка. От характера этого особого художественного задания зависит и повествовательная манера автора. Чередование событий в романе дается как последовательная смена жизненных впечатлений Тома. Нередко они предстают перед глазами читателя не в своем непосредственном, а в отраженном виде — такими, какими их видит герой. Как правило, Твен избегает параллельного описания одновременно происходящих событий. Так, например, читателю становится известно, что родные мальчиков, сбежавших на остров, пребывают в состоянии глубокой тревоги. Но об этом читатель узнает только тогда, когда Том, украдкой вернувшись домой, становится незримым свидетелем слез тетушки Полли и миссис Гарпер… Картина горя этих двух женщин дается сквозь восприятие Тома. Прием этот типичен для романа. В построении своего произведения Твен как бы воспроизводит логику «раскованного» детского сознания, в котором одно впечатление вытесняет другое и ассоциация идей лишена той последовательности, к которой привык взрослый человек.

Три сюжетные линии, намечающиеся в романе, — «любовь» Тома Сойера к Бекки Тэчер, история кладбищенского убийства, история поисков клада — все время прерываются и развиваются совершенно самостоятельно, почти не обнаруживая никакой видимой сюжетной связи. Они не связываются и в сознании самого Тома: как истинный ребенок, он не может думать одновременно о разных вещах. Обычно он до такой степени захвачен впечатлениями данного момента, что они заполняют его целиком, не оставляя места для всего остального.

В сюжетной структуре романа есть сходство со структурой детских диалогов. Они как бы строятся по некой общей модели, и моделью этой является сознание ребенка. Одна и та же «алогичная» логика детства управляет различными элементами художественного целого. Непринужденность, с которой разговор героев перебрасывается с одного предмета на другой («Любишь ты крыс?.. Нет, крыс я вообще не очень люблю. А вот что я люблю — так это жевать резинку…» «Была ты когда-нибудь в цирке?..» «Слушай-ка, Бекки, была ты когда-нибудь помолвлена?» и т. д.), характерна и для сюжетной организации романа. Сам стиль повествования, равно как и принципы его сюжетного построения, создает представление о внутренней свободе персонажей, чье «молодое сердце упруго и не может… оставаться сжатым и стесненным». Именно это состояние полной душевной раскованности, которое воспроизводится с почти визуальной четкостью в общем рисунке романа, и служит ключом ко всему его идейному содержанию.

Безыскусственность и естественность детского мировосприятия (неизменно соотносимая с искусственностью и противоестественностью жизненного поведения взрослых людей) в книге Твена утверждается в качестве главного условия нормального развития человека и формирования его индивидуально неповторимой личности. Маленький Том Сойер при всей своей двенадцатилетней незрелости (более того, именно благодаря ей) в большей степени является личностью, чем его школьный учитель, чей облик складывается из лысины, парика и вечной палки, которая так больно хлещет по детским спинам и рукам. А между тем образ Тома как будто бы менее всего претендует на индивидуальную неповторимость. Смонтированный, согласно признанию автора, из характеров трех знакомых ему мальчиков, этот собирательный образ знаменует одно из крупных достижений американской литературы в области создания реалистического портрета.

Отчаянный озорник, изобретательный, неугомонный, постоянный предводитель мальчишеских игр, Том Сойер отнюдь не вундеркинд, не гений, поражающий своей исключительной талантливостью и одаренностью. Даже имя своему герою Твен стремился дать такое, которое звучало бы, как всякое иное мальчишеское имя. («Имя «Том Сойер» — одно из самых обыкновенных, именно такое, какое шло этому мальчику даже по тому, как оно звучало, поэтому я и выбрал его…» — писал Твен.) Но именно обобщающая полнота, с которой здесь сведены воедино все типические особенности нормального, здорового детства, и придает герою романа черты ярко выраженного индивидуального своеобразия. Он не только «тип», но и «характер», живой человеческий характер, весь сотканный из противоречий и все-таки внутренне целостный.