Марк Красс

– Случай свел нас с Катилиной, и мы приняли приглашение посетить его дом. Среди его гостей было много влиятельных людей, но все же лично мне и, думаю, Крассу и Марцеллу тоже их общество пришлось не по нраву. Впоследствии мы из любопытства встречались с Катилиной и его друзьями, однако это дало повод Катилине считать нас своими сторонниками. Вчера в доверительной беседе речь зашла о тебе, консул. Подогретый вином Катилина в гневе проронил, что завтра Рим навсегда избавится от Цицерона. Мы подозреваем худшее, но ни в коей мере не стремимся к такому способу решения своих проблем и не разделяем планов этого негодяя.

– Будем считать, что ты оправдался, – покровительственно произнес Цицерон.

– Ни у меня, ни у моих товарищей нет нужды оправдываться ни перед кем. Мы пришли предупредить тебя, консул, о грозящей опасности. И это единственная причина, почему мы сейчас стоим перед тобой.

– Я не могу отнести вас к числу своих друзей: насколько я знаю, Цицерон не устраивает вас как консул. Так почему бы вам не подождать и не посмотреть, кто победит: Цицерон или Катилина. Думаю, Марк Красс с удовольствием бросил бы горсть благовоний на мой погребальный костер. Сомневаюсь, что он забыл, как я выступил в поддержку Гнея Помпея, успехи которого не дают покоя Марку Лицинию.

– Буду откровенен: я действительно не являюсь твоим поклонником, Марк Туллий; но мой сын Публий без ума от твоих речей и не простил бы мне преступного молчания, приведшего тебя к гибели, – невозмутимо ответил Красс.

– Значит, только из-за меня вы и пришли?

– Нет, Марк Туллий. Просто мы не хотим крови сограждан. Своих целей мы привыкли добиваться влиянием, умом, в крайнем случае – деньгами, но никак не мечом и, тем более, не предательским кинжалом.

– Вы вовремя сделали свой выбор. Сейчас в моем доме находится Фульвия, и ваши сведения только подтвердили то, что мне рассказала о заговоре эта женщина. Кроме того, от нее я узнал о ваших встречах с Катилиной.

– Кто такая Фульвия? – поинтересовался Красс.

– Вы неоднократно видели ее во время обедов у Катилины – прекрасная наложница-гречанка, которая разносила вино и предлагала в качестве закуски свое тело.

– Меня не интересуют рабыни, – Красс прервал Цицерона, излагавшего неприятные для него подробности.

– Прости, Марк, я забыл, что ты предпочитаешь целомудренных весталок. Однако Фульвия помнит тебя прекрасно. Впрочем, можешь не беспокоиться, Красс, а также вы, Марцелл и Метелл; о ваших визитах к Катилине никто не узнает. Я не так кровожаден, как ваш друг.

– Благодарим тебя, великодушный Цицерон, – процедил сквозь зубы Красс. – Надеюсь, мы можем уйти? Или у тебя на наш счет имеются другие планы?

– Подождите, сенаторы. Я был с вами немного резок; на то имелись свои причины. Но я не хочу, чтобы мы расстались врагами. Примите мою искреннюю благодарность за визит и сообщенные вами важные сведения. Вы возвратили мне веру в порядочность и благородство римлян. Пока существуют такие граждане, как вы, наше государство не постигнет участь Карфагена.

Последние слова консула вызвали такое изумление у гостей, что они застыли на полпути к двери. Если бы Цицерон сейчас вызвал стражу и приказал бросить их в тюрьму, они удивились бы гораздо меньше.

– Мне было бы приятно побеседовать с вами за амфорой вина, но я жду других гостей, а вы можете их спугнуть. Заходите в любое время – двери моего дома всегда открыты для вас. – С последними словами Цицерон крепко пожал руки Крассу, Метеллу и Марцеллу.

На рассвете в храме Юпитера Статора собрался римский сенат. Несмотря на ранний час, пришли почти все, кто носил почетное звание сенатора и находился в данный момент в городе.

Первым взошел на ростры Цицерон и в самых мрачных тонах начал описывать раскрытый им заговор. Вдруг его вдохновенную речь прервал скрип массивной двери храма. Опоздавшим был никто иной, как Луций Сергий Катилина. Гордо прошествовал он мимо изумленных сенаторов и занял свободную скамью в противоположном конце зала.

– Я готов слушать тебя, Марк Туллий, продолжай, – после того, как удобно расположился на месте, бросил Катилина умолкнувшему на время его перемещений по залу оратору.

– Доколе же ты, Катилина, будешь злоупотреблять нашим терпением? Как долго еще ты в бешенстве своем будешь издеваться над нами? До каких пределов ты будешь кичиться своей дерзостью, не знающей узды? Неужели тебя не встревожили ни ночные караулы на Палатине, ни стража, обходящая город, ни страх, охвативший народ, ни присутствие всех честных людей здесь, ни выбор этого столь надежно защищенного места для заседания сената, ни лица и взоры всех присутствующих? Неужели ты не понимаешь, что твои намерения открыты? Не видишь, что твой заговор уже известен всем присутствующим и раскрыт? Кто из нас, по твоему мнению, не знает, что делал ты последней, а что предыдущей ночью, где ты был, кого созывал, какое решение принял?