– Именно. Фактически я научился делать все, что было в нашем ассортименте. И это было хорошее время, но, как понимаешь, противоречия никуда не делись. Со временем они становились все острее. Марк считал, что нельзя вмешиваться в естественный порядок вещей, а я напротив. Я понимал, что артефакты в правильных руках могут изменить мир к лучшему. Напряжение нарастало, и последней каплей стал тридцать девятый год. Кауфман понял, что это начало Второй мировой войны, и решил закрыть лавку. Навсегда. Я, напротив, хотел помочь, попытаться все исправить. К тому моменту я умел делать такие вещи, которые могли бы повлиять на историю всего человечества. И Кауфман понял, чтó я хочу сделать. Понял, что я не отступлюсь.
Валентайн замолчал. Подкинул еще бревно и осушил половину кружки пива.
– И что он сделал? – спросил Эзра.
– То, что сделал бы и я, наверное, если бы оказался на его месте. Это был неразрешимый конфликт длиной в столетия. Марк придумал способ разобраться с этой проблемой раз и навсегда. Единственная причина, по которой я жив, – это симметричная идея с моей стороны. Просто Кауфман напал на сутки раньше.
Валентайн замолчал, глядя в огонь.
– Почему именно тридцать девятый год так обострил ситуацию? – спросил Эзра, просто чтобы не сидеть в тишине.
– Кауфман участвовал в Первой мировой, и по его словам, мир не видел ничего более страшного. А у него, как понимаешь, обширный жизненный опыт. Он знал, о чем говорил. Вполне логично, что он не хотел еще раз увидеть такое. Он не был готов это повторить. И никогда не будет готов. Я его понимаю.
– Какого черта Кауфману, который даже на улицу не выходит, понадобилось на войне?
– В некотором смысле это моя вина. Я заразил его своими идеями. Кауфман вдруг уверился, что нельзя оставаться в стороне, – ответил Валентайн. – В общем, это называется – за что боролся, на то и напоролся.
– Паршивая история, – заключил Эзра.
– Не очень. Если убрать всю драму, то остается просто ссора двух склочных стариков. – Валентайн сделал большой глоток и встал, чтобы налить еще пива.
– То, что изначально лавка была неким хранилищем, я понял из договора, хоть и не понял толком, о чем он и кем подписан. Но почему он утратил актуальность? – спросил Эзра.
– Потому что сами чудеса утратили актуальность. Договор заключили, если я правильно понимаю, еще при Константине. То есть году в трехсотом. Это, конечно, исключительный договор исключительных мужей, для которых слово не было пустым звуком. – Валентайн сел на место. – Как понимаешь, тогда любое, даже самое маленькое чудо могло серьезно повлиять на ход истории. Какой-нибудь несчастный меч-кладенец мог привести к падению государства.
– Меч-кладенец? – переспросил Эзра.
– Не бери в голову, – махнул рукой Валентайн. – В общем, какой-нибудь волшебный меч представлял реальную угрозу какому-нибудь средненькому царству. В какой-то момент собрались разнообразные монархи и договорились, что подобные вещицы не должны применяться.
– Эдакий договор о ядерной безопасности? – усмехнулся Эзра.
– Да. Только тогда слово дорого стоило и его действительно соблюдали. Договорились, что все найденные чудеса будут храниться в специальном месте и никогда не будут применяться. А для того чтобы покрыть расходы, связанные с поисками, хранением, изъятием и тому подобным, все скидывались поровну.
– И что пошло не так?
– Все пошло так. Прогресс нивелировал чудеса. Бóльшую их часть. Атомная бомба страшнее любого количества волшебных мечей, понимаешь? Поэтому договор становился менее актуальным, монархии исчезали, финансирование, как я уже сказал, сокращалось. Теперь, кроме как Марку, этот договор никому и не нужен.
– Марка и Ватикана.
– Серьезно, папство все еще в деле? – удивленно вскинул брови Валентайн.
– Насколько я знаю, да.
Эзра встал и почувствовал легкое головокружение, пиво оказалось крепче, чем он думал.
– Вкусное, кстати, – он указал рукой на бочонок.
– Ну и отлично! Мне тоже подлей.
– А сам Кауфман, ты что-то про него знаешь?
– Наверное, я знаю больше всех ныне живущих, – вздохнул Валентайн.
– Погоди-ка, – Эзра повернулся на месте, – ты родился в Венеции, так?
– Да, и?
– Тебя не могли звать Валентайн.
– Так и не звали. Я был Энрико. Просто прикипел как-то к этому имени.
– Ну да, – кивнул Эзра. – Итак, Кауфман. Сколько ему лет?
– Не знаю. Но однажды мы напились, и он рассказывал, что присутствовал на казни Лодброка в Нортумбрии.
– Это примерно восемьсот шестьдесят пятый, – припомнил Эзра.
– Не примерно, а точно, – подтвердил Валентайн.
– В чем его секрет? Почему он не умирает?
– Диета, режим, спорт, – с серьезным видом перечислил Валентайн.
– Так себе шутка, – улыбнулся Эзра.
– Ну, раньше он носил такие же браслеты.
– А теперь? – внимательно глядя на хозяина дома, спросил Эзра.
– А теперь он заключил сделку с дьяволом.
– О чем-то таком я догадывался. Но можешь рассказать подробнее? Что, к нему однажды пришел дьявол и предложил, мол, давай торговаться?