Марк Бернес в воспоминаниях современников

Однако надо отдать должное гостю. Он выступал и безвозмездно — в актовом зале института, во Дворце культуры, в клубе ремесленного училища, в Доме актера. И везде уже через несколько минут он становился своим человеком. Симона обязательно помогала ему в этом. Тут стоит напомнить, что сама поездка к нам далась им нелегко. Времена были смутные. После февральской «оттепели» в конце того же пятьдесят шестого похолодало не только в природе. Еще саднила боль после венгерских событий. Железный занавес начал снова уплотняться. Друзья отговаривали Монтана от московских гастролей. Даже люди левых взглядов, которые певец тогда разделял, противились этой поездке. Но Ив был не из податливых. Он не терпел чужих советов, да еще категорических. И решил, что надо поглядеть на все своими глазами, лично во всем разобраться. А его многочисленные поклонники в проштрафившейся стране уж наверняка неповинны в том, что произошло на улицах Будапешта.

И супруги появились в Москве. Рискуя многим, они пробили брешь в тяжелой, вновь сгустившейся преграде. Этот смелый приезд был воспринят у нас как символ добра и миротворчества, блеснувший сквозь вновь нависшие тучи. Как знак того, что времена, которые потом будут называть «шестидесятыми», подготовили в какой-то мере и концерты Монтана ^{66}.

5

— Не занимай вечер девятнадцатого декабря, — предупредил меня Бернес, — идем на монтановскую премьеру. Встречаемся у зала Чайковского. Не исключено, что будет изрядная толпища. Не обойдется и без милиции. Но мы пройдем через служебный вход.

…Полукруглый амфитеатр был забит до отказа. Стояли в проходах, сидели на ступеньках. Когда прозвучали первые такты «Баллады о Париже», уже нам знакомые, возникли слитные рукоплескания. А когда появился сам шансонье, его встретили приветственными возгласами. Монтан был одет просто. Коричневая рубашка с расстегнутым воротом, брюки того же цвета, резко сужающиеся книзу. Нечто вроде тренировочного костюма, но изысканно сшитого. Эта непритязательная с виду одежда плотно облегала ладно скроенную фигуру певца.

На сцену Монтан почти выбежал. И голос его, уже хорошо знакомый, сразу слился с безупречной, изящной пластикой. Жест, мимика, улыбка вторили легко запоминающимся мелодиям, то протяжно-раздумчивым, то озорным. Ритмы стремительно менялись, чередуя лирику и юмор.

Бернес блаженствовал:

— Как движется, какая непринужденность! И какая мера вкуса! Голос его я уже знаю во всех модуляциях, во всех тональностях, или как там еще говорят музыковеды. А в каждой песне, в каждом телодвижении я открываю для себя нечто новое. Высший класс.

* * *

В антракте мы сделали попытку пробиться за кулисы, к Монтану. Но желающих набралась тьма — это мы увидели уже издали. Марк вздохнул:

— Не протолкнешься. Давай-ка я попробую один. Моя рожа примелькалась. Может, пропустят без очереди. А он через два дня будет в Доме актера. Там я тебя на банкете с ним познакомлю.

В руках у Марка, кроме цветов для Симоны, имелись ноты нашей песни с дарственными надписями. Тиража еще не было, но Марк раздобыл первые экземпляры. И он стал протискиваться. Его действительно узнавали и расступались перед ним. А я стал бродить по фойе. Обнаружил еще одно скопление. У киоска, где продавали только что вышедшую книгу Монтана «Солнцем полна голова», изящно оформленную художником Львом Збарским, а также украшенную множеством фотографий. К лотку я все же пробился и приобрел два экземпляра для себя и для Марка.

Когда уже раздался первый звонок, появился Бернес. Он сиял:

— Для первой встречи — выше крыши! Золотой парень. Весь в мыле. Понять можно. Выложился полностью.

И, конечно, волновался. Первый концерт в Москве! Симона вокруг него хлопочет. Встретили меня ребята, как родного. Ив обнял меня, Симона, когда я поцеловал ее руку, подставила щечку, приняв цветы, сделала книксен. Передал им привет и поздравления от тебя. Вручил ноты. Переводчица произнесла твое имя и фамилию по-своему: «Жак Хелемски». Ив разулыбался и сказал: «Какое совпадение! Один из поэтов, которые пишут стихи для моих песен, тоже, представь себе, Жак». Вот фамилию его я не запомнил…

— Ну как же! Он значится в программке. Жак Превер ^{67}. «Опавшие листья» и многое другое в репертуаре Ива — его стихи. Вот и книга, которую я тебе вручаю, озаглавлена его строкой: «Солнцем полна голова».

— Ой, спасибо, — он бережно погладил желтую обложку.

— Тебе что-нибудь говорит имя Превер? — спросил я.

— Нет, а тебе?

— У нас его стихи не переводились и не издавались. Но я знаю его в другом качестве. И ты его знаешь, хотя имя его слышишь впервые. Он замечательный сценарист. И ты видел фильмы, которые созданы при его участии.

— Какие?

— «Дети райка» Марселя Карне. Сценарист Превер. «Набережная туманов». Опять же, он — соавтор. Там, если помнишь, играет Жан Габен ^{68}. Ну и «Двери ночи» Карне по сценарию того же Превера. В этом фильме, кстати, Монтан дебютировал.

— Вот это да! А я — темный человек — этого не знал.