Марк Аврелий

«Побывав в первый раз в Риме и вернувшись на родину тридцати семи лет от роду, я снова занялся врачеванием. Но вскоре из Аквилеи пришло письмо от императоров, призывавших меня к себе. По окончании зимы они решили идти войной на германцев. Впрочем, я надеялся избежать их вызова. Я слышал, что один из императоров — старший — человек покладистый, благодушный, миролюбивый и спокойный…» Сам Гален всегда был резок, вспыльчив и возбужден. Характером он вышел в мать, хотя не любил ее и плохо уживался с ней в родном пергамском доме. Зато от отца, архитектора Никона, он унаследовал ясный ум, страсть к культуре и большое состояние. В этом роду азиатских греков всегда занимались точными науками, и, может быть, диагностическим гением Гален обязан больше геометрии, чем философии, больше рациональному наблюдению, чем отвлеченному умозрению. Между тем знаменитая пергамская медицинская школа, где он учился, находилась под мистическим покровительством Асклепия [45]. В храме этого бога лечили, как правило, водами, хотя уже тогда было известно много современных медицинских специальностей. Во II веке существовали и офтальмологи, и гастроэнтерологи, и невропатологи, и хирурги. Различные хирургические инструменты, найденные в Помпеях, позволяют без всяких сомнений установить характер проводившихся ими операций.

Но стоит ли удивляться, что наряду с этой прогрессивной техникой по-прежнему существовали самые примитивные терапевтические методы — например, гадание во сне (больным велели остаться на ночь в храме и во сне получить предписание от Бога)? Есть ли у нас право скептически относиться к этим иррациональным способам лечения, многие из которых ныне вновь включены в перечень официально допустимых? Гален не любил применять их к пациентам, но в его собственной биографии нечто подобное было. Следуя сну, который увидел его отец, он стал заниматься медициной, а чтобы избавиться от службы на войне при Марке Аврелии, он, как мы увидим, ссылался на повеление Эскулапа. Мы не знаем, наивность это или хитрость. Лучше обратим внимание на то, что молодой Гален изучал строение человеческого тела в гладиаторском госпитале в Пергаме, куда сам напросился на практику. Потом он учился в Александрии — передовом научном центре того времени, плавал вокруг Средиземного моря, собирая тысячелетние рецепты. Приехав в Рим, тридцатитрехлетний Гален вскоре прославился несколькими особенно замечательными диагнозами и исцелениями. Это было в 162 году. Своими успехами и заносчивостью он восстановил против себя весь медицинский мир. Против него интриговали. Гален заподозрил, что его хотят убить, и в один прекрасный день, через четыре года после приезда, куда-то исчез.

Его нашли в Пергаме, где он уже начал писать свой монументальный труд. Это сочинение выходит за рамки учения всех традиционных медицинских школ: не только эмпириков, не искавших глубинных причин болезней, а опиравшихся на опыт состоявшихся излечений (подход, не лишенный здравого смысла, но рискованный), но и рационалистов. Последние, не удовлетворяясь внешними симптомами, которые часто связаны с иллюзиями или случайностью, рассматривали также причины болезней — как очевидные, так и недоступные чувствам. Исследовательская мощь Галена, его дар обобщения и независимый ум на десять столетий поставили его вне и выше всей античной медицины. Он был мастером экспериментального метода и вместе с тем скрупулезнейшим анатомом и физиологом, а кроме того, и талантливым популяризатором. В Риме образованная публика рвалась на его лекции; даже у женщин вошло в моду ходить на его анатомические уроки, которые он проводил на животных, поскольку не имел права препарировать трупы.

«Когда я приехал в Аквилею, чума разбушевалась как никогда, а потому императоры с некоторыми воинами тотчас вернулись в Рим, а большей части, то есть нам, долго еще с трудом приходилось выживать: большинство из нас умерло не только из-за чумы, но и потому, что она случилась зимою». Следовательно, речь идет о начале 169 года. «По дороге в Рим Луций оставил мир живых. Марк Аврелий доставил его тело в Город и провел его апофеоз [46], а потом занялся походом против германцев. Он всяческими способами старался забрать меня с собой, но, узнав от меня, что Асклепий, Бог отцов моих, запрещает мне ехать, убедился и оставил меня. Я объявил себя служителем этого Бога с того дня, как он спас меня от начинавшегося воспаления, которое могло стать роковым. Итак, император благочестиво покорился Богу и попросил меня дождаться его возвращения, ибо полагал, что война вскоре благополучно закончится. Сам он отбыл, а в Риме оставил сына своего Коммода, тогда еще малолетнего. Он поручил воспитателям мальчика следить за его здоровьем, а если он заболеет, незамедлительно позвать меня».