Марк Аврелий

В Риме эти новости упали на почву, уже отравленную чумой. «Война с маркоманами вызвала такой ужас, что Марку Аврелию прежде всего пришлось созвать жрецов со всех сторон и исполнить все обряды, в том числе принятые у иноземцев, чтобы всеми возможными способами очистить Город… И так он семь дней по нашему обычаю приносил жертвы лектистерния». Это был вековой римский обычай, крайний случай обращения римлян к богам: их статуи выносили в преддверие храма и клали на парадные ложа — собственно, пиршественные, потому что перед ними ставились блюда с такой едой, которую, как считалось, особенно любили боги. Но приглашение на помощь жрецам Юпитера иноземных служителей Изиды и Кибелы — свидетельство глубокого нравственного смятения как властей, так и народа. Капитолин, надо оговориться, связывает эти магические действия — как официальные, так и мошенничества мелких шарлатанов — с усилением эпидемии. «Она, — пишет историк, — уносила в Риме столько жертв, что для вывоза трупов пришлось реквизировать множество повозок». Гениальный врач Гален Пергамский, авторитет которого сохранялся еще полтора тысячелетия, в одной из девятисот своих книг описал эту эпидемию, но вопреки настояниям Марка Аврелия не спешил возвращаться в Рим: он оставался в родном городе, чтобы о нем забыли.

Подъем по тревоге

«Тогда Марк Аврелий, несмотря на голод в Городе, убедил народ в необходимости войны и сделал представление сенату, что оба государя обязаны отправиться на войну». Капитолин говорит о психологической подготовке, которую можно отнести к началу 168 года. Уже тридцать лет римляне привыкли, что император у них всегда рядом. Императоров может быть и двое, но с ними должен оставаться лучший. Если же оба отъезжают — значит, Италия в серьезнейшей опасности. Но тогда императоры оставляют вместо себя панику. Теперь становятся понятнее театральность магических церемоний, шествия разряженных жрецов и обильные гекатомбы, но все же не будем спешить с выводом, что Марк Аврелий и окружавшие его люди предпринимали эти церемонии только для успокоения страха в народе. Они и сами искали успокоения: ведь вера в сверхъестественное спокойно уживалась в них с реализмом. Это было если не суеверие, то чувство прочной связи с богами — хранителями Города, и оно жило в них. Храм Венеры и Ромы, построенный Адрианом, был самым величественным из зданий вдоль Священной дороги, а при любом важном событии все вооруженные отряды в городе поднимались от Форума на холм поклониться Юпитеру Капитолийскому в его храме.

Но обращение к силам невидимым ничуть не сказывалось на мощи реальной деятельности ответственных лиц. Скорость осуществления и эффективность мер, принятых по решению Императорского совета, глубоко впечатляют. В окрестностях Аквилеи — главной крепости, защищавшей Италию, — еще продолжались оборонительные работы, а уже началось контрнаступление с подручными средствами. Дело здесь было не только в стратегии, но и в наличных силах. Передвигать легионы, оголяя прежние направления, было невозможно: они и так находились в боевой готовности. Значит, чтобы выйти на север полуострова, укрепить Аквилею и обеспечить связь с паннонскими легионами, которые стали наконечником копья Империи, нужны были новые войска. Ядром этой силы могли стать римские преторианцы. Но где взять еще людей? «Тогда император, — пишет Капитолин, — как во времена пунических войн, дал оружие рабам, которых наименовали волонтерами, а также гладиаторам, получившим имя обсеквентов. Он завербовал даже далматинских и дунайских разбойников, покупал у германцев воинов, чтобы сражаться с германцами». Очевидно, все эти меры были приняты не за несколько месяцев, а по мере неотложной необходимости. Из отребья никто не будет составлять целый легион. Но власть искала драматического эффекта и добилась его. Напоминание о массовой мобилизации после каннского разгрома всегда вдохновляло римлян.