Марк Аврелий

Каждый из тридцати легионов, как правило, состоял из пяти тысяч человек под началом шестидесяти офицеров — центурионов, шести трибунов и легата. Армию составляли также вспомогательные войска, равные легионам по численности, и кавалерия — итого, 350 тысяч человек. К этим силам надо прибавить военно-морской флот с базами во Фрежюсе, Мизене, Равенне и Александрии. Еще один вооруженный отряд — преторианские и городские когорты, кроме которых никаким войскам не дозволялось находиться в Италии, — насчитывали около двенадцати тысяч отборных воинов.

Военный бюджет может быть оценен в 415 миллионов сестерциев плюс 40 миллионов пенсий отставникам, что составляло от 40 до 70 процентов всего государственного бюджета. Для сравнения: прокуратор (финансовый инспектор) получал жалованье от 60 до 200 тысяч сестерциев в год.

Доходы бюджета обеспечивались поземельной таксой (от нее освобождались Рим и Италия), податью, которую платили провинции, косвенными налогами (5 процентов — налог на наследство, 1 процент — сбор с аукционных продаж, шедший на военные нужды, 4 процента — на продажи рабов, 5 процентов — с выкупа вольноотпущенника, в среднем 2 процента — на ввоз товаров и подорожные) и как минимум наполовину доходами с императорских владений, поступавших в «казну Цезаря» (fiscus Caesaris). Император лично платил жалованье чиновникам и легионерам. Отдельно следует считать суммы, взятые от почти принудительного меценатства — они покрывали огромные расходы Империи на постройки, которыми кичились ее города.

Сведения о населении Империи ненадежны. По переписи 47 года н. э., насчитывалось 5900 тысяч полноправных римских граждан, то есть глав семейств. Но общее число жителей всех сословий в Риме и в провинциях, включая рабов, вероятно, достигало 70–80 миллионов человек. Только в Сирии было 10 миллионов, а в Египте 8,5 миллиона жителей.

Глава 2 В НЕГО БЫЛО ВЛОЖЕНО ВСЕ (121–145 гг. н. э.)

Из меня что-нибудь выйдет, если ты пожелаешь.

Марк Аврелий. Письмо Фронтону

Ученик Цезаря

«У нас все хорошо. Сегодня я, соблюдая добрый распорядок дня, работал с трех до семи часов утра. С семи до восьми гулял в одних сандалиях перед своим покоем. Это было поистине очень приятно. Потом я надел сапоги и плащ — нам было велено представляться именно в таком виде — и пошел поклониться своему владыке и господину.

Мы поехали на охоту, где проявили доблесть. Говорят, мы взяли несколько кабанов, но мне не удалось их видеть. Потом мы поднялись верхами на очень крутой холм. После полудня вернулись домой, что до меня — к книгам. Я разделся, разулся, лег на постель и прочел две речи Катона. Окончив чтение, написал два отрывка, посвященных божествам огня и воды. Поистине сегодня я был не в духе: опыт дурен, в точности достоин тех охотников и сборщиков винограда, от гама которых я не могу укрыться и в комнате.

Кажется, я простудился. Потому ли, что на рассвете гулял, или потому, что написал дурную вещь, — не знаю. У меня обыкновенно бывает насморк, но сегодня он стал сильнее. Итак, долой масло из светильника, колпак на голову — и в постель! От верховой езды и насморка я вовсе лишился сил. Будь же в добром здравии, дражайший и любимейший из наставников, которого мне, смею сказать, не хватает больше, чем самого Рима…

Спал я долго, и моя простуда прошла. Сегодня с пяти до семи часов утра снова читал Катона и писал, немного получше, чем вчера. Пошел поклониться отцу, лечил горло водой с медом, которую после выплевывал, — так я передаю слово „полоскать“, которое встречается у древних писателей. Был рядом с отцом при жертвоприношении, и мы сели завтракать. Что я ел? Немного хлеба, а другие насыщались хлебом, луком и рыбою. Затем мы пошли помогать виноградарям. В полдень — снова домой.

Я немного поработал, потом долго разговаривал с матушкой, которая присела ко мне на постель. Я спросил ее: „Как ты думаешь, что делает сейчас мой Фронтон“? И она: „А ты как думаешь, что делает Грация“? И я в ответ: „А их воробушек“? Мы спорили, кто из нас больше любит тебя и ее, и тут ударили в било: оповещали, что отец отправился в баню. Ужинали после бани в давильне (не баня была в давильне, а ужин после нее). Шутки виноградарей весьма забавляли нас. А теперь, собираясь лечь на бок и опочить, я отчитываюсь о прожитом дне любимому учителю».

Автор этих простодушных писем — двадцатитрехлетний Цезарь, соправитель Империи, назначенный консулом следующего года. Он живет в сельской вилле в двадцати километрах юго-восточнее Рима. Его корреспондент — знаменитый адвокат, друг семьи, его наставник, преподающий ему также высший курс риторики. Неотложные дела задержали его в столице с женой и маленькой дочкой. «Отец», о котором говорится в письме, — царствующий император, дядя автора, усыновивший его согласно династическому плану своего предшественника, скончавшегося семь лет тому назад. «Матушка» — родная мать Цезаря, двадцать лет назад овдовевшая.