Марион. Мне всегда 13

В колледже ты хорошо успевала по всем предметам, но в 5-м классе тебе пришлось пострадать. Девочки насмехались над тобой, говорили, что у тебя «зубы как у кролика», что ты «толстая», что ты «одеваешься как мальчишка», что у тебя нет вещей известных марок… В общем, всякие глупые, но ранящие замечания во время переменок.

Тебя никогда не приглашали ни на дни рождения, ни на пижамные вечеринки. В 4-м и 5-м классах тебя не приглашали никуда. Я тоже больше никого не приглашала – закончилось время детских праздников. Я тогда была беременной. Максимум – я разрешала тебе пригласить подружку переночевать, на этом все.

Одним июньским вечером, в конце 5-го класса, ты позвонила мне в слезах: «Вся группа меня оскорбляет!» В основном мальчики. Тебя дразнили «аутистом» и «монголкой». Вернувшись с работы, я позвонила директору. Ты рыдала: «Я ничего не могу понять! Ведь я ни аутист, ни монголка, ни дура!» Тебя дразнили ботанкой, так как ты хорошо училась. Если послушать современных школьников, раз ты хорошо учишься – значит, ты неудачник по жизни. Какая глупость!

Директор отреагировал оперативно. Он уладил проблему, и больше я ничего об этом не слышала. В следующем году тот директор сменил школу. Твой класс тоже наполовину поменялся. Я думала, что отныне все будет хорошо. Щедрая и веселая, ты была готова заводить новых друзей, со всеми общаться. Но если у тебя уже есть повадки жертвы, толпа это чувствует.

В один из дней все это стало для тебя «слишком», как ты сама написала в прощальном письме. Шайка подростков, которые дразнили тебя шлюхой, преподаватели, которые не реагировали, колледж, который оставался безучастным… Да, это действительно слишком.

Глава 10 Противоречивые эмоции

«Иди вешайся»

В год после твоей смерти нас с твоим отцом захлестнуло торнадо противоречивых эмоций. Мы были уверены, что ты стала жертвой так называемой школьной травли – постоянной агрессии и насилия. Мы точно знали, что предупреждали директора о неблагополучной атмосфере, царящей в классе, и что просили его перевести тебя в другой класс. И мы знали, что после недавней смены директора этой проблемой никто не занимался.

Мы столкнулись с абсолютно незаинтересованной администрацией, безразличными учителями и иногда враждебными родителями. Письмо, о содержании которого они могли только догадываться, пугало их. Наши жалобы не были встречены ими благожелательно. Наши вопросы о том, что случилось в колледже, их беспокоили: «Почему вы хотите знать?»

К счастью, полицейские были очень сознательными и внимательными к нам. Чего не скажешь о суде, который, на первый взгляд, нисколько не интересовался той драмой, что привела тебя к самоубийству. Проводимое прокуратурой расследование ограничилось лишь ленивым допросом. Мы узнали об этом только пять месяцев спустя, когда прокурор вызвал нас к себе в начале лета, в июле 2013-го, после статьи в «Фигаро» и репортажа по третьему каналу.

Он принял нас и полчаса говорил, что в твоем деле нет ничего важного. «Прошло уже пять месяцев», – добавил он, имея в виду, что время – деньги. Очень любезно он подводил нас к мысли, что история, конечно, очень грустная, но ничего сделать нельзя. В заключение он сказал, что максимум, что можно сделать – привлечь директора колледжа к дисциплинарной ответственности. Как будто это задача суда – привлекать к дисциплинарной ответственности. Как будто они имели какое-то влияние на администрацию. Он просто попытался отвертеться от нас.

Несмотря на то что 13 ноября 2013 года наш адвокат месье Давид Пере решил, что мы должны подать жалобу против Х, предъявить гражданский иск по причине жестокости, смертельных угроз, подстрекательства к суициду, невольного убийства, неоказания помощи. Теперь же мы поняли, что прокурор стремится замять твою историю, Марион, как если бы ты не потрудилась написать письмо, объяснить своей жест. Как если бы ничего не произошло. Твоя смерть значила для них не больше чем листик, упавший с дерева. Просто трагическая случайность.

Мы протестовали: «Вы сосредоточили все внимание на жертве, но не на участниках травли!» Но он не захотел искать дальше. Я допытывалась, проводил ли он еще один допрос среди учеников, проверял ли их мобильные телефоны, поднимал смс-архивы… Никто ничего не делал.

Понимаешь, Марион, такого рода дела автоматически причисляют к несчастным случаям. Это никому неинтересно. Кроме того, это довольно неудобный несчастный случай. Виноваты подростки. Взрослые отказываются признавать ответственность. Это не касается наших детей, это не касается наших социальных институтов. Поэтому можно просто накрыть все крышкой.

Прежде чем умереть, ты открыла всем свою душу. Ты объяснила, почему ты решила уйти. Ты назвала имена. Во время расследования – как полицейского, так и нашего собственного – мы нашли в Интернете улики, свидетельствующие о том, что тебя оскорбляли накануне смерти. И суд хотел на этом остановиться?