Марина Цветаева. Письма 1924-1927

«А на его могилке растут цветы, значит ему хорошо» — это всё, что, в лучшем случае, Вы обо мне услышите. Не давайте вставать между нами (полнотою фактического незнания и полнотою внутреннего знания) третьему лицу: жизни. И еще просьба: не рассказывайте обо мне Б<улгако>вой: не хочу быть Вашей совместной собственностью.

_____

(«Et dites-vous parfois mon nom dans un baiser…» Mde Maupin. ^{13} [20]  Пометка 1933 г.)

_____

Посылаю Вам посылочку. Не сердитесь. Больше писать не буду.

Впервые — HCT, С. 282 284. Печ. по указанному изданию.

5-24. В Комитет помощи русским писателям и ученым во Франции [21]

Прага, 4-го марта 1924 г.

В Парижский Комитет помощи русским писателям и ученым:

Ссуду в размере 275 французских> фр<анков> (400 чешск<их> крон) с благодарностью получила.

Марина Цветаева

Впервые — СС-6, С. 662. Печ. по тексту первой публикации.

6-24. <А.А. Чаброву>

<Март 1924 г.>

(Не Р<одзевичу>)

Вы хотите перейти через жест, я хочу перейти через слово, — не хочу слов (обычной монеты), не хотите жеста (своей обычной) — из какой-то гордости. Слово со всеми, жест — со всеми, хотим говорить друг с другом на чужом (его) языке.

_____

Я нашла формулу: меня притягивает к Вам Ewig-Weibliche ^{12}.

_____

Мы с Вами заблудились в Pays du Tendre ^{14}, — видите — немалая страна! (Malá Strana! ^{15})

_____

et son amitié encore qui était plus grande que son amour ^{16}.

Впервые — HCT. С. 291. Печ. по тексту первой публикации.

7-24. К.Б. Родзевичу

Прага, 26-го марта 1924 г.

Дружочек дорогой,

Временный денежный затор, — не объясняйте забвением!

МЦ.

Впервые — Письма к Константину Родзевичу. С. 153. Печ. по тексту первой публикации.

8-24. Р.Б. Гулю

Прага, 30-го марта, воскресенье 1924 г.

Милый Гуль,

Какой у Вас милый, тихий голос в письме, все интонации слышны, — кроткие. Как я тронута, что Вы меня вспомнили — с весной, есть особая память: по временам года?

Помню один хороший вечер с Вами — в кафе. Вы всё гладили себя против шерсти, и я потом украла у Вас этот жест — в стихи [22]. Тому почти два года: из России я выехала 29-го апреля 1922 г. [23] Скучаю ли по ней? Нет. Совсем не хочу назад. Но Вас, мой безрадостный и кроткий Гуль, понимаю. Редактируете «Накануне»? [24] Не понимаю, но принимаю, потому что Вы хороший и дурного сделать не можете.

Вам, конечно, нужно в Россию, — жаль, что когда-то, в свое время, не попали в Прагу, здесь хорошо, я ее люблю.

У меня, Гуль, эту зиму было мною слез, а стихов — мало (сравнительно). Несколько раз совсем отчаивалась, стояла на мосту и заклинала реку, чтобы поднялась и взяла. Это было осенью, в туманные ноябрьские дни. Потом река замерзла, а я отошла… понемножку. Сейчас радуюсь весне, недавно сторожила ледоход, не усторожила, — лед тронулся ночью. И — ни одной просини, прозелени: у нас ледоход синь! [25] Здесь цвета пражского неба. Но все-таки хорошо, когда лед идет.

Странно, что в Россию поедете, Где будете жить? В Москве? Хочу подарить Вам своих друзей — Коганов, целую семью, все хорошие. Там блоковский мальчик растет — Саша, уже большой, три года [26]. Это очень хороший дом. Вам там будет уютно. Повезете мою книгу — поэму «Мо́лодец», через неделю начнет печататься в здешнем из<дательст>ве «Пламени». Надеюсь, что выйдет до Вашего отъезда, непременно Вам пришлю.

С прозой — ничего: лежит. Лежит и целая большая книгу стихов, после России, за два года. Много чего лежит, в Праге одно единственное из<дательств>о, и все хотят печататься. Предполагается целый ряд альманахов, в одном из них появится моя злополучная статья «Кедр» ^{17} [27]. У Волконского новая книга «Быт и бытие», ряд мимолетных вечностей, вечных мимолетностей. Хорошая книга [28].

А помните Сережину — «Записки добровольца»? (Не читали, но я Вам о ней писала.) [29] Огромная книга, сейчас переписывается, оттачивается. Есть издатель, удивитесь, когда узнаете кто, сейчас не скажу, — боюсь cглазить. Вы эту книгу будете любить, очень хотелось бы переслать ее Вам в Россию.

Когда собираетесь? Только что перечла Ваше письмо, думала осенью, оказывается — весной. Когда весной? Передам через Вас письма Пастернаку и Коганам, посмо́трите обоих мальчиков, блоковского и пастернаковского, напишете мне. Мне очень важен срок Вашего отъезда, и вот почему: месяца три назад послала Пастернаку стихи: много, большая работа. Не дошли. В почту не верю, ибо за 2 года ни на одно свое письмо в Россию не получила ответа. Сейчас посылаю те же стихи Любовь Михайловне [30], с мольбой об оказии, верной, личной, п<отому> ч<то> не только стихи, но письмо, очень важное, первое за год, ответ на его через нее полученное.

Невозможно же переписывать в третий раз!