Марина Цветаева. Письма 1924-1927

О внешней жизни. Я так пыталась любить другого, всей волей люби<ть?> но тщетно, из рук другого я рвалась, оглядывалась на Вас, заглядывалась на Вас — как на поезд заглядываешься долженствующий появиться из тумана и который хочешь-не хочешь — увезет. Я не виновата в том, что <фраза не окончена>. Я всё делала чтобы не <фраза не окончена>

Так было, так есть, так будет.

_____

Я не жду Ваших писем, отпуская Вас тогда я отпускала Вас на два года, на все дни, на каждый день этих двух годов, на каждый час. Мне эти годы, часы, дни просто нужно проспать. Сон работа, сон — природа, сон — любовь к другому. Тревожиться и ждать Вас я начну — хотела сказать 31-го апреля, нет, честно: 30-го марта 1925 г.

Смешно мне, не отвечающей за час, загадывать на годы, но вот — полугодие уже есть. Так пройдут и остальные три.

_____

Впервые — НСТ, С. 279. Печ. по этому изданию.

4-24. К.Б. Родзевичу

<Прага, 15 января 1924 г.>

Мои родной.

Слышу, что Вы больны. Если будете лежать — позовите меня непременно. Решение не видеться не распространяется ни на Вашу болезнь, ни на мою. Вы больной и недосягаемый для меня, это больше, чем я могу вынести. Не бойтесь моей безмерности: побаюкаю, посижу, погляжу.

Живу снами о Вас и стихами к Вам, другой жизни нет. Снитесь мне каждую ночь, это сладкая пытка. Сон под Новый (24 г.) записан. Снился он мне, очевидно, в тот час, когда Вы еще не уходили с острова.

Но не хочу (не должна!) о себе, хочу о Вас и о Вашем здоровье. На днях направлю Вам немного денег. Эти деньги — мои, о них никто не знает, сознание, что я хоть чуточку облегчаю Вашу внешнюю жизнь (которая мне дороже всех внутренних, моей в том числе!) моя единственная радость. Вы ее у меня не отнимите.

Часто, проходя мимо какой-нибудь витрины — соблазн, который тотчас же перебарываю. В вещах, даже самых новых — всегда что-то личное: личность выбора, направленность вещи на Вас. Это бы Вас растравляло, и этого не надо.

Благодарна Вам каждый миг своей жизни. Вся любовь, вся душа, все мысли с Вами. Когда кто-нибудь передает от Вас привет, сердце останавливается.

М.

— Нашелся Чабров! [17] Завтра же пишу ему, чтобы разложил карты: на Вас и на меня (отдельно, не предупреждая). Гадания пришлю.

_____

16-го января.

Друг, простите мне эту слабость, слишком больно.

Ночью внезапно просыпаюсь: луна во всю комнату, в ушах слова: «Еще третьего дня он говорил мне, что я ему ближе отца и матери, ближе всех». И мое: «Ложь! Неправда! Милее, новее, желаннее, пусть! Но ближе — нет!»

(Это Б<улгако>ва [18] говорила в моем сне).

Кстати, отсутствие великодушия или чутья? Вчера я, не удержавшись, сдержанно: «Ну, как Р<адзевич>?»

Большая пауза, и ледяным тоном: «Он болен». Я, выдерживая паузу: — «Чем?» — «Невроз сердца». — «Лежит?» — «Нет, ходит».

И, не пережидая вопроса: «М<арина> И<вановна>, я бы очень хотела прочесть Вашу прозу», и т.д.

Ах, мою прозу хочешь прочесть, а ПОЭМУ моей жизни нет?!

О, Радзевич, клянусь, будь я на ее месте я бы так не поступала! Это то же самое, что запрещать нищему смотреть на дворец, которым он вчера еще владел. Во мне негодование встало. Ведь, если она что-нибудь понимает, она должна понять, что один вид ее для меня нож, что только мое исконное спартанство, а может быть и мысль, что обижая ее, я обижу Вас, заставляет меня не прекращать этого знакомства.

Потом среди совсем уже другого разговора, отчеканивая каждый слог: «Я забыла сказать, что Р<адзевич> просил передать Вам привет».

— Надо вытереть окно, сказала я, — ничего не видно! И, достав платок, долго-долго протирала все четыре стеклянных квадрата. — Слезы залили всё лицо. —

_____

Посмертная ревность? Но тогда не ходи на могилу к мертвецу и не проси у него песен.

_____

«Мо́лодца» я ей все-таки прочла, как всегда буду делать все, что она попросит — во имя и в память Вашу.

Но перебарывая одну за другой все «земные» страсти (точно есть — небесные!) я скоро переборю и самую землю. Это растет во мне с каждым днем. Мне здесь нечего делать без Вас, — Радзевич! Я недавно смотрела «Женщину с моря» [19] — слабая вещь и фальшивая игра — но я смотрела ее в абсолюте, помимо автора и исполнителей. Обычная семейная трагедия: женщина: справа — долг, слева — любовь. Любовь — моряк, а сама она «с моря».

Глядя на нее (я пьесы не знала) я все время, всем гипнозом желания своего, подсказывала: — «Ни с тем, ни с другим, — в море!».

Радзевич, не обвиняйте меня в низости и не судите раньше сроку.

_____

Надо кончать. Пишу Вам, как пью. Простите этот срыв. Я точно на час побыла в раю.

Что не пишете — хорошо. Всё хорошо — что делаете. Теперь, издалека, еще лучше вижу Вас. Вы были правы: всегда: во всем.

Итак, если заболеете (будете лежать) позовете? Не болейте, мое солнышко, будьте здоровы, веселы, знайте, что моя любовь всегда с Вами, что все Ваши радости — мои. На расстоянии это возможно.

М.