Марина из Алого Рога

— Разумется, повторилъ онъ съ какою-то невеселою усмшкой. — А Пушкина?

На устахъ ея сложилась легкая гримаска.

— Да, онъ мн нравится, сказала она, — только вдь онъ не развитъ…

— Что-съ? Какъ вы это сказали? чуть не съ ужасомъ вскрикнулъ графъ, — это Пушкинъ не развитъ?..

— Ну, конечно! съ торжествующею улыбкой подтвердила она.

На этотъ разъ графъ подумалъ, что она дйствительно его въ глаза дурачитъ. Но онъ ошибался. Бдная Марина дйствительно была "убждена", что Пушкинъ "не развитъ". Ей это преподалъ одинъ учитель изъ семинаристовъ, сосланный въ Глинскъ за участіе въ какой-то "политической агитаціи" и переведенный оттуда "за пропаганду вредныхъ соціалистическихъ ученій" — какъ значилось въ казенной бумаг,- въ дальнюю губернію. Когда онъ узжалъ съ жандармами изъ города, уздныя почитательницы его поднесли ему у заставы букетъ изъ левкоевъ и булавку для галстуха; булавка изображала кинжалъ, по лезвею котораго микроскопическими буквами вырзано было одно таинственное слово: Гармодію [2]. Идея кинжала и надписи принадлежала самому "мученику", а деньги на символическій подарокъ, заказанный одному жиду-мельнику, который въ то же время былъ и часовыхъ, и золотыхъ длъ мастеръ, собраны были по подписк, въ которой участвовала и Марина. Какъ же было ей не поврить на слово такому авторитету?.. А иныя стихотворенія Пушкина, какъ нарочно, такъ нравились ей, такъ забирали ее за душу… Но все-же таки "онъ былъ не развитъ", упрямо говорила она себ…

II

— Шарабанъ и подвода отправлены, возгласилъ г. Самойленко, возвращаясь въ залу, и примолвилъ офиціальнымъ тономъ:- въ столовой собраны вс лица, принадлежащія къ управленію Алорожской экономіи; если вашему сіятельству угодно будетъ…

— Ахъ, нтъ, ради Бога, Ос… Іосифъ Козьмичъ! воскликнулъ графъ въ какомъ-то перепуг! я ненавижу всякую казенщину… избавьте меня, пожалуйста!.. И — замтивъ обиженное выраженіе, которое внезапно изобразилось въ чертахъ г. Самойленка:- Позвольте, позвольте мн прежде всего, поспшилъ онъ сказать, — познакомиться, подъ вашимъ руководствомъ, съ самымъ дломъ… а затмъ вы мн всегда успете представить… если это необходимо… подначальныхъ вамъ лицъ…

Іосифъ Козьмичъ самодовольно наклонилъ голову: это было даже боле, чмъ онъ ожидалъ.

"Ни съ дломъ, ни съ людьми во-вки вковъ не быть теб знакомымъ, милый мой!" ршилъ онъ въ умной голов своей.

— Да не угодно-ли вамъ будетъ, Владиміръ Алексевичъ, весело и развязно заговорилъ онъ, понявъ какъ-то сразу, en bloc, что за человкъ былъ Завалевскій, и почитая вслдствіе сего за лучшее не называть его ни "вашимъ сіятельствомъ", ни "графомъ", — не хотите-ли съ дороги закусить чего-нибудь?…

— Нтъ, я нисколько не голоденъ… Чаю разв…

— Сейчасъ устроимъ… Марина, ступай, распорядись!..

— Ахъ, зачмъ вамъ безпокоиться! живо обернулся на нее графъ.

— Она у меня хозяйка, съ достоинствомъ произнесъ Іосифъ Козьмичъ, какъ бы желая дать ему почувствовать, что это молъ единственно изъ гостепріимства оказывается теб внимательность.

— Что, вы въ стакан пьете? спросила Марина Завалевскаго, скользнувъ по немъ своимъ лучистымъ взглядомъ.

— Въ чашк, если позволите:- я въ гусарахъ не служилъ, примолвилъ онъ, смясь.

Марина такъ и покатилась.

— А кто въ стакан пьетъ, тотъ непремнно былъ гусаромъ? спрашивала она, сама удивляясь тому, изъ-за чего сдлалось ей такъ вдругъ весело, и указывая пальцемъ на Іосифа Козьмича:- то-то видно сейчасъ, что онъ былъ военнымъ прежде, проговорила она, — стакановъ по пятнадцати дуетъ!

Завалевскаго всего покоробило отъ этого жеста, отъ этого вульгарнаго выраженія. Болзненно передернуло у него подъ правымъ глазомъ, точно кто подъ самымъ его ухомъ визгнулъ по стеклу мокрымъ пальцемъ. Онъ конфузливо опустилъ голову, боясь встртиться глазами съ Мариной. Но она все видла, отгадала чутьемъ впечатлніе, произведенное ею на него, и, заалвъ по самый лобъ, сердито сдвинувъ брови и закусивъ нижнюю губу, она прянула съ мста и, промолвивъ скороговоркой: "я вамъ сейчасъ пришлю чаю", выпрыгнула изъ залы, словно испуганная коза…

Іосифъ Козьмичъ также все видлъ, — и лукавая улыбка скользнула по его толстымъ губамъ, когда Завалевскій, проводивъ Марину какими-то весьма подозрительными, по мннію г. Самойленка, глазами, поднялъ ихъ на него и сказалъ:

— Замчательная наружность у вашей дочери, Іосифъ Козьмичъ!…

— Да-съ, отвчалъ онъ, придвигая къ себ кресло ногой и усаживаясь въ немъ какъ можно спокойне насупротивъ графа:- красавица, могу сказать безъ лишней скромности… И воспитана, — насколько это только возможно было въ нашей глухой сторон. Покойница жена моя, примолвилъ онъ со вздохомъ, — происходившая изъ рода князей Серебряныхъ-Телепневыхъ, — въ дом даже ихъ воспитаніе получила, — сама была женщина образованная… и съ другой стороны, мы ничего не жалли, конечно…

Іосифъ Козмичъ передохнулъ и взглянулъ на графа.

Тотъ молчалъ и загадочно глядлъ на него.