Мария Федоровна

Александр III питал к новой родственнице неизменно теплые чувства и всегда был рад видеть эту добрую, улыбчивую и, как казалось, совсем бесхитростную жену брата Сергея. Император испытал просто радость, когда она, по доброй воле, приняла в 1891 году решение присоединиться к Православию. Через три дня после этого события Царь писал Сыну-Цесаревичу Николаю: «Я должен сознаться, что был глубоко проникнут серьезностью и знаменательностью этого события, и чувствовалась близость и участие чего-то таинственного и присутствие самого Господа!» У княгини Эллы был выбор, и она могла сохранить преданность лютеранской конфессии, но сердце подсказало иное: путь, приведший ее к Православию.

Марии Федоровне приходилось не только заниматься обсуждением и решением важных брачно-династических проблем. Ей нередко приходилось участвовать и в государственно-дипломатической деятельности. Встречи и отношения с иностранными Монархами, послами и визитерами являлись непременной обязанностью Царицы. Никаких «шагов» и «демаршей» в вопросах внешней политики России она не предпринимала, но ее взгляды, высказывания, поведение, ее «куртуазность» волей-неволей налагали отпечаток на атмосферу межгосударственных отношений и служили отражением характера самих этих отношений.

С Германией у России связи все более становились прохладными. Когда Императрице приходилось проездом бывать в Берлине, то непременно случались встречи и визиты, избежать которые было невозможно и которые приходилось терпеть «стиснув зубы». К Императору Вильгельму I Царица особой любви не питала, но и неприязни не выказывала.

Когда в мае 1884 года, проезжая через Германию, Император посетил ее в поезде, то она была тронута и писала Царю, что «нашла его очень старым и неуверенно держащимся на ногах до такой степени, что я боялась, как бы он не упал в вагоне. Он был очень вежлив и разговорчив, все время спрашивал о тебе». Старику было почти девяносто лет, и одно это обстоятельство обязывало к учтивости.

Во многих же других случаях вела себя по-иному. Когда за три месяца до того на Царском балу в Петербурге появился секретарь германского посольства, недавно прибывший сын всесильного канцлера князя Отто Бисмарка (1815–1898) Герберт Бисмарк (1849–1904), то Императрица откровенно его игнорировала. Дело доходило то того, что когда Бисмарк-младший оказывался рядом, то Царица демонстративно поворачивалась к нему спиной. Министр иностранных дел Николай Карлович Гире (1820–1895) умолял оказать германскому представителю знаки внимания, но Царица оставалась непоколебимой.

Только вмешательство обер-церемониймейстера князя A.C. Долгорукова (1842–1912) возымело действие. Он убедил Императрицу, что «это нужно Императору». Лишь тогда она подошла к Бисмарку и мило с ним побеседовала.

Еще больше шокировали многих германофилов при Русском Дворе события лета 1890 года, когда в гости к Царю собирался приехать молодой Германский Император Вильгельм II. Александр III не питал расположения к этому напористому «несносному мальчишке», а Мария Федоровна заняла еще более резкую позицию.

Ей неоднократно намекали различные лица, что с ее стороны уместно было бы послать приглашение Императрице Августе (урожденной принцессе Шлезвиг-Гольштинской), приходившейся к тому же родственницей Марии Федоровне. Но Царица — «как оглохла». Наконец, Великая княгиня Ольга Федоровна, одна из самых ярых германофилок, в открытую поговорила с Минни и та неожиданно, с обескураживающей легкостью ей сказала, что не собирается этого делать, так как «это было бы очень скучно».

Представителям других держав царица уделяла куда больше внимания. Это касалось и гостей с Британских островов. Хотя официальные отношения между Лондоном и Петербургом все еще были далеки от дружеских, но тенденция к сближению несомненно уже просматривалась. Это стало ясно во время визита влиятельного британского политика, занимавшего одно время ключевой пост канцлера казначейства в консервативном кабинете Роберта Солсбери сэра Рандольфа Черчилля [6](1849–1895). Он прибыл вместе с женой Дженни (урожденная Джером) 11 декабря 1887 года.

Супруги провели в Петербурге несколько недель. Никакой официальной миссии визитеры из Англии не выполняли, но гостям был оказал радушный прием. Уже на третий день по приезде они были приняты в Гатчине Царем и Царицей. Причем Мария Федоровна была невероятно обворожительна и покорила Черчилля и его жену.

Затем были другие приемы в Царских дворцах в кругу самых избранных, а на интимных ужинах Черчилль непременно приглашался за стол Императрицы, что было необычно и непривычно. Кто такой этот господин, что он удостаивается подобной чести? Этот вопрос в те дни чрезвычайно занимал столичное общество. Александр III был скуп на публичное выражение эмоций, а Минни не стеснялась хвалить английских гостей, в том числе эту даму, которая была американкой, что, по представлениям аристократии, было синонимом почти дикарки!