Маргарет Тэтчер

В четыре часа утра 4 мая Маргарет прибыла в Центральное бюро Консервативной партии, чтобы отпраздновать победу. Она была взволнованна, потрясена. Ронни Миллер вспоминает, что «леди редко выказывала волнение, но на сей раз она плакала горючими слезами и часто сморкалась». На следующее утро она вновь появилась в своей канцелярии, в помещении парламентского пристава, где на протяжении всех лет, когда была лидером оппозиции, «держала» свой штаб. Затем она отправилась в Центральное бюро партии, чтобы там дождаться вызова во дворец. В 14 часов 45 минут личный секретарь королевы сэр Мур пригласил ее прибыть в Букингемский дворец. Беседа с Ее Величеством продолжалась 45 минут. Покидая дворец, Маргарет уже была премьер-министром Соединенного Королевства Великобритании, Уэльса, Шотландии и Ирландии. В качестве лидера оппозиции она занимала в палате общин кресло Черчилля, бывшего ее кумиром во время войны. Теперь она займет его место на Даунинг-стрит, в доме 10.

Как и положено при хорошо отлаженной монархии, служба протокола все отрегулировала мгновенно. У подножия скромной «лестницы премьер-министра», не идущей ни в какое сравнение с пышной парадной лестницей, предназначенной для государственных приемов и любопытных туристов, Маргарет уже ждала машина премьер-министра. Машина лидера оппозиции была передана Джиму Каллагену. В первый раз гвардейцы, несущие караул у стен дворца, отдали честь той, которой они не отдали честь при входе, ведь тогда она была всего лишь особой, которой назначена аудиенция.

На ступенях дома 10 по Даунинг-стрит она прежде всего прочла апокрифическую молитву святого Франциска Ассизского, которую ей посоветовал вспомнить Ронни Миллер: «Да сможем мы привнести гармонию туда, где есть раздор и разногласия, да сможем мы принести истину туда, где есть заблуждение, да сможем мы принести веру туда, где есть сомнения. Туда же, где есть отчаяние, да сможем мы принести надежду».

Остряки не преминули позлословить и позубоскалить по поводу этих слов, так не совпадавших с тем образом Маргарет, который они и многие другие себе создали. Йен Гилмор выскажется в том духе, что, мол, «все это было большим шарлатанством». Но это несправедливо. Ведь Маргарет была так убеждена в истинности своих идей. Она думала, что работает ради добра, справедливости и истины. Позднее в мемуарах она признала, что «невозможно было бы одолеть заблуждения, сомнения и отчаяние без некоторой доли раздоров и разногласий». Ей вовсе не казалось, что она отрекается от самой себя, произнося слова той молитвы. Нет, она себе не изменила.

После молитвы Франциска Ассизского она ответила на некоторые вопросы. Журналисту, спросившему: «Каково впечатление от того, что вы — женщина — премьер-министр?» — она ответила: «Не знаю, у меня нет опыта существа другого пола».

Прежде чем закрыть за собой дверь дома 10 по Даунинг-стрит, за которой ее ждали большие тайны и чрезвычайно тяжелые обязанности, Маргарет вспомнила о том, что она дочь Альфреда Робертса, бакалейщика из Грантема: «Почти всем я обязана моему отцу. Он научил меня верить во все то, во что я верю <…>. Именно со всем этим я и выиграла эти выборы. И меня чрезвычайно волнует, что все то, что я узнала в маленьком городке, в скромном доме, стало как раз тем, благодаря чему я победила на этих выборах».

На одиннадцать лет и восемь месяцев бакалейная лавка, находившаяся на углу улицы в Грантеме, вошла в политическую жизнь и пришла на свидание с Историей.

Глава восьмая ОСНОВЫ ТЭТЧЕРИЗМА

«Полный итог влияния моей политической деятельности на моих ближних будет подведен только ко дню Страшного суда. Эта мысль смущает, волнует и тревожит. Но я утешаю себя вот чем: когда я восстану из могилы, чтобы выслушать последний вердикт, прихожане церкви Святого Креста будут рядом, по крайней мере, они будут там в качестве свидетелей защиты…» Такими словами заканчивается второй том воспоминаний Маргарет Тэтчер. Надо признать, слова эти необычны для бывшего главы правительства! В конце своих «Воспоминаний надежды» Шарль де Голль говорил о будущем, в конце своих «Военных мемуаров» Черчилль призывал всех на суд веков и народа. Никто не отдавал себя на Божий суд.