Марфа-посадница

— Подь объясни государю Московскому! Покажут тебе на Москвы справедливость!

— Пото и ропщу. Сила есть у их, а головы не хватат. Все забрать не хитро, а сделать нать, чтобы во всяком мести дело шло!

— Ну, того не будет, полно и баять! Московськи наместники, слыхал, в кажном городи, в кажном мести, которо Московской князь под себя забрал, что творят? Села емлют, повозное, продажи, товар ни по чем забирают, хоть не вози. Прежде кажному дай, от пристава до боярина, а что осталось продай.

— У нас тоже своеволят.

— А все не так! Торговый суд наш, ты тамо сказал, пото и вышло, и тысяцкой не перемолвит! Да и вече у нас.

— Вече тоже бояре забрали под себя!

— Оно опять же и так, и эдак. С вечем-то все своя власть, новгородска. Старики сказывали, бывалоче, созвонят, народ черный в оружьи станет — не реши по-нашему!

— Вона, в летописаньи, когось-то отбивали ищо: взяли три тысячи гривен с переветников и дали купцам крутиться на войну, оборужаться, словом. Купцам! Гля-ко! Мы спасали Новгород!

— Горело, да исшаяло! При прадедах и Новгород крепче стоял.

— Мелкому-то купцу ищо туда-сюда, а нас, вощинников иваньских, прижмут всех.

— Опять князь Иван зайдет закамский путь. Пермскую землю уже взял под себя! Волок переймут, меховой торг окончитце. Вот и полагай тут, мудра ли Марфа Исакова!

— Хоть и мудра, а побили на Шелони! Сила не ее, и не наша теперь.

Одно остает: дом продавать — и на Каму либо в Устюг подаватьце!

Между тем Михаил Семенович Чапинога не умел собрать бояр воедино, и в городе был разброд. Городищенские наместники, по князеву приказу, вмешивались во все дела, пересуживали суды, и кто ворчал, а кто начинал уже и тянуться туда. Марфа уехала на Рождество объезжать волости, и тут-то Федор Борецкий и отличился. Сделали набег на Гостятино.

Борецкая воротилась, как осенняя ночь. Федора не случилось дома, вызвала Онтонину.

— Гостятино грабили, его задумка?

Сноха побледнела:

— Нет! Нет, матушка, сами ключники сговорили, Федя и не знал!

— Не знал? Не остановил, скажи лучше! — Позвала Иева. — Сказывай, как это вас псковичи побили!

Ключник набычился, пошел пятнами.

— Сказывай, что уж! Сами ли задумали?

Решали, и верно, сами ключники. Задумывали набег, вроде, толково, но то ли оплошали дорогою, то ли донес кто, псковичи, оказалось, ждали. Отряд был окружен, мало и выбралось. Схваченных псковичи казнили без милости, кого порубили, кого повесили на позорище и другим в острастку. Словом, пошли по шерсть, воротились стрижены.

Марфа выслушала молча, полуприкрыв глаза. Глухо переспросила об убитых, кто да кто поименно.

— Вяхиря тоже?

— И его.

(«Федор, конечно, знал, не мог не знать!») — Дураки. Это собаку палкой дразнят, она палку за конец кусает, ума нет самого-то хозяина кусить, так и вы. Без великого князя наущенья псковичи разве бы поднялись на нас?

— А без псковичей и великий князь бы не пошел! — угрюмо возразил ключник.

Марфа, открыв глаза, пригляделась к нему. Ничего не возразила.

— Ладно, ступай. Сам-то уцелел хоть, и то добро.

Но Федора ругала весь вечер:

— Дурень! И прозвище тебе дадено не зря — дурень! Людей погубил, псковичей обозлил, почто?! Там ноне князь Ярослав Оболенской, Стригин брат, от Ивана ставлен, разбойничает: подати вдвое берет, смердов ихних от города отбил! Псковичи не по раз в Москву на него посылывали, а ты?! Есть теперь на кого свалить, кем прикрытьце! Да Ярослав доле посидит — Плесков весь в оружьи на него станет! Тогда и нас вспомнили бы! А ты что натворил?! А этот Василий Максимов твой, да не он ли и донес?

Как узнали-то? От кого? Хоть то вызнал ле, репяная голова?!

На Федора глядеть не хотелось. Марфа с отвращением взирала на сына-неудачника. Ох, нет Дмитрия! С Федором, как с одной левой рукой — ни взять, ни сработать, — все вкривь. Тут еще Захария воду мутит… Приказала Федору:

— Пошел! С глаз уйди!

Долго еще ходила, не могла утишить сердце, дурень, ох и дурень же!

Захария Григорьевич Овин кумился с Москвой, и зятя, Ивана Кузьмина, напуганного Шелонью, перетаскивал на свою сторону. Дружба неревлян с плотничанами от того вот-вот грозила распасться. И грянул гром.

В феврале подошли новые выборы степенного. Чапинога лежал больной, уже было ясно, что и не встанет. Славна снова предложила Курятника. Но прочие концы не поддержали, Офонас Остафьев помог, и неревляне с пруссами перетянули. Выбрали степенным Богдана Есипова.

И тою же весной, на вскрытие Волхова, плотничана, две самые богатые улицы: боярская Славкова и Никитина (на первой старостою Иван Кузьмин, зять Овинов, на второй — Григорий Киприянов, сын Арзубьева!), отказались от суда посадничья и отдались под руку великого князя. Того и ждал Иван Третий, пото он и медлил и пересылывался отай с боярами Торговой стороны.

Это был развал. Допустить такое — значило самим, без бою, отдать власть великому князю Московскому.

Глава 23

Воробьи с ума посходили, орали с утра. Откуда-то налетела целая стая синиц, обсели яблони в саду. Громко щебетали, прыгали по коричневым веткам. Сороки обнахалились, лезли аж под ноги, ворошили кучи навоза.