Марево

"Это какой-то уродъ," думалъ онъ дорогой: "я бы на ея мст давно отравился, или замужъ вышелъ par d'epit, что ли!"

— Какже онъ? самъ пришелъ? какъ онъ представился? закидала Анна Михайловна падчерицу вопросами:- каковъ онъ?

— Онъ мн понравился, только у него какая-то пленка на мозгу….

— Что ты, Богъ съ тобой, можно ли такъ отзываться! Слышите, онъ ей понравился! Еще бы не понравиться!

— А зачмъ же онъ такія штуки выкидываетъ?

— Что жъ онъ выкинулъ?

— Перелзъ чрезъ заборъ въ саду, и выстрлилъ прямо въ трубу. Пять утокъ сълъ!

— Браво! крикнулъ Авениръ:- откуда жь они взялись?

— Онъ говорятъ, настрлялъ; купилъ должно-быть….

— А ты позволила ему въ вашемъ дом тратить свою провизію?

— А что жь съ нимъ было длать, коли онъ пошелъ на кухню, да еще поругался съ Горпиной.

— То-то ты, я думаю, съ нимъ любезничала, проговорила Юленька, охорашиваясь передъ зеркаломъ.

— Что жь, я разв неумлая!

— Чьи жь это косточки? спрашивалъ Авениръ.

— А это онъ своего ежа сълъ. Ахъ Юля, если бы ты видла, что это за ежъ былъ! Ученый! Графъ игралъ, а ежъ танцовалъ, прелесть!

Послдне извстіе показалось до того невроятвымъ, что Горпина была призвана къ допросу; но показанія ея какъ нельзя боле подтвердиди разказъ. Вслдствіе того, на домашнемъ совщаніи поршено было, что молодой графъ съ придурью.

— Да разв мало такихъ, распространялась Анна Михайловна:- вонъ Ишимовъ который годъ здитъ, а до сихъ поръ не знаетъ, понимаю ли я его французскую брехню; такъ и норовитъ: неспа мадамъ? Се вре? И пошелъ: та-та-та, чи-чи-чи!

— Все жь онъ первый женихъ, кончила Юленька.

— Однако, пора обдать, мы не мши, сказала Анна Михайловна.

— Що жъ обдать? ничого нема, объявила Горпина:- панночка казала ничого не треба….

— Вотъ оно чтооо! такъ вотъ, отчего графъ и велъ себя такъ странно! ршила Анна Михайловна:- осрамила ты насъ на весь уздъ!

Инна отошла и сла къ окну.

— Когда ты будешь сколько-нибудь похожа на людей? продолжала Анна Михайловна патетическимъ тономъ.

Инна молчала.

— Когда ты будешь видть что-нибудь у себя подъ носомъ? Когда ты сумешъ принять гостя? А? когда?

— Никогда, обрзала падчерица.

— Господи, хоть бы васъ-то пожалла! Что теперь графъ скажетъ! Возьмешься-ли ты за разумъ?

— За вашъ? Ни за что!

— Инна, вмшалась Юленька:- можно ли такъ выходить изъ себя?

— Это фраза!

— Ты хочешь быть выше всхъ?

— Опять фраза!

— А глаза-то какіе сдлаетъ, горячилась Анна Михайловна:- вся въ отца, какъ есть, вся въ отца!

— Вчно всмъ недовольна! говорила Юленька:- чего жъ теб хочется?

— Чтобы меня оставили въ поко!

— Безчувственная! безчувственная! стонала Анна Михайловна.

Инна поблднла, и выпрямилась.

— Анна Михайловна! сказала она:- вы одному человку отравили жизнь, удовольствуйтесь! меня вамъ не свалить. И пошла изъ комнаты.

На порог ея кабинета, встртилъ ее Авениръ, забившйся туда отъ сцены.

— Инночка! отъ тебя то ужь я этого не ожидалъ.

— Чего? Что эти бури въ стакан воды меня когда-нибудь взбсятъ?

— Не то, Богъ съ ними! Ты и меня забыла съ этимъ проклятымъ графомъ! сть хочется!

— Пойдемъ, я теб сдлаю вареники….

— Душечка, прикажи Горпин!

— Нтъ, я сама, сама!

— Инночка, вдь…. какже….

— Ну?

— Вдь ихъ въ ротъ нельзя будетъ взять!

— Lara, ici! крикнула Инна, схватила шляпу и выбжала въ садъ.

IV. Товарищи

На одной изъ лучшихъ улицъ узднаго городка стоялъ домъ дворянскаго предводителя. Выстроилъ онъ его по поводу новой должности и давалъ балъ по случаю своихъ именинъ. Это и было причиной скораго возвращенія Горобцовъ: имъ надо было готовить наряды.

Громадное трехъ-этажное зданіе, въ глубин двора-не-двора, сада-не-сада, глядло на улицу сквозь вызолоченную ршетку. Широкія плитныя дорожки шли полукругомъ отъ подъзда къ двумъ воротамъ. Надъ антре, украшенномъ колоннами и капителями іонійскаго ордена, поднималось нчто въ род индійской пагоды съ чернымъ циферблатомъ, а еще выше шпицъ съ гербовымъ флагомъ. Справа, ни къ селу, ни къ городу, прилпилась хрустальная оранжерея. Кирпичнаго цвта стны пестрли блыми лпными украшеніями. На ступенькахъ крыльца лежали два льва съ черными гривами, а по куртинамъ двора, межь кустовъ сирени, торчали деревянныя статуи тлеснаго цвта съ зелеными листочками. Вечеромъ, подъздъ и дворъ освтились плошками, а деревья разноцвтными фонариками.

— Magnifique! magnifique! восхищалась губернаторша, выпархивая изъ кареты и щурясь передъ фронтономъ.

— Шестьдесятъ тысячъ серебромъ сталъ, ваше превосходительство, сообщалъ хозяинъ, ведя ее подъ руку на крыльцо. Кареты то и дло мелькали свтлыми полосами фонарей.

Дамы спшили черезъ освщенныя, окуренныя залы въ уборную, шумя шелковыми платьями. Небольшая кучка офицеровъ и львовъ губернскаго общества, съхавшаяся на праздникъ, держалась въ сторон отъ прочихъ. Военные горделиво натягивали лайковыя перчатки и прищелкивали шпорами. Но когда вошелъ весь въ золот гродненскій гусаръ, и они посторонились.

— Что, видно прогрессъ прогрессомъ, а гусаръ гусаромъ, острился гимназистъ, племянникъ Конона Терентьича, извстный въ свт, къ крайнему его прискорбію, подъ именемъ нигилиста Коли.

— Ужь вы до чего-нибудь договоритесь, замтилъ ему другой острякъ посолидне.