Маресьев

К самолету во всю прыть бежали люди. Туда же, прыгая по кочкам, стремительно помчалась «санитарка». Между тем из самолета так никто не вылезал. Но вот наконец откинулся фонарь кабины и показалась крупная голова летчика. Затем вылетела и упала на землю черная палка, украшенная какой-то затейливой золотой монограммой. Сам летчик вылезал неестественно трудно, будто кто-то удерживал его в кабине. Он перенес свое тело через борт, опустил на крыло и потом тяжело слез на землю.

— Ранило? Куда, в какое место? — сыпал вопросами врач.

— Слава Богу, целый, — тяжело ответил летчик.

Затем он снял с головы шлем, вытер рукавом пот с лица. Черные волосы были настолько мокрые от пота, что, казалось, летчик только что вынырнул из реки.

Далее Полевой пишет: «Я уже знал, что этот тот самый старший лейтенант[29] Маресьев, к которому меня адресовали, тот, кто, по неподтвержденным данным, сбил сегодня еще один самолет. Мог ли я тогда подумать, что репортерская судьба сдружит меня с этим человеком, свяжет на всю жизнь.

Подошел к нему. Представился. Он ненавидящим взглядом скользнул по моему лицу.

— Воды, — сказал хрипло.

Медицинская сестра протянула ему термос и стакан. Стакан он отстранил и стал пить прямо из горлышка, причем термос в руке его дрожал и стучал по зубам.

— Вы действительно сбили второй за сегодняшний день самолет?

— Сбил, сбил… Кажется, сбил. Об этом потом, еле на ногах стою. — И, по-видимому, уловив на лице моем нетерпение, уже спокойнее сказал: —Вот что, майор, есть предложение: пойдемте сейчас вместе в столовку. Есть хочется — спасу нет. Пообедаем. Я сегодня два раза потрещал над Раппортом. Горючего как раз на двоих хватит. Там и побеседуем.

— Что это значит: „потрещал над Раппортом“? В каком смысле?

Оказывается, в этом гвардейском авиационном полку летчики завели шутливый обычай: за сбитый самолет к ужину в дополнение к „ворошиловской дозе“ военторг выдавал дополнительно 200 граммов водки. У заведующего военторгом была фамилия Раппопорт. Так вот победитель, возвращаясь на аэродром, делал круг над столовой военторга. Это и называлось „потрещать над Раппортом“.

— Сегодня нам на двоих для хорошего разговора хватит, — уже спокойно сказал летчик. С него схлынуло невероятное напряжение боя. Он окончательно пришел в себя. Черные глаза весело смотрели со смуглого, цыгановатого лица.

— Так пошли, что ли?.. Мне еще только вот умыться надо. Пошли?»

Как потом рассказывал Полевой, прямо с летного поля они направились в летную столовую. Сели за стол, выпили по одной, другой «наркомовской». Но Маресьев оказался человеком очень неразговорчивым, будто воды в рот набрал. Даже то, что он дважды «потрещал над Раппортом», летчик рассказал корреспонденту немногое. В основном анкетные данные: такого-то года рождения, волгарь, комсомолец, холостой, с начала войны на фронте…

Пока допивали «наркомовские», аэродром накрыл вязкий белесый туман. Погода в те дни не шибко баловала летчиков: то обрушивались буйные грозы, то ложились мутные туманы, то облачность опускалась до самых верхушек берез и сосен. Маресьев предложил Полевому переночевать у него в землянке, а утром, по солнышку, улететь в Москву. Расположившись на березовом лежаке с соломенным матрацем, Полевой задремал и сквозь сон слышал, как Маресьев, выйдя из землянки, громко фыркая и крякая, умывался холодной водой. Но проснулся гость от стука чего-то тяжелого о земляной пол. На фронте сон беспокойный, тревожный. Полевой инстинктивно приподнялся на лежаке, быстро сунул руку под подушку, где лежал пистолет. То, что Полевой увидел на полу, стало для него потрясением:

«При свете лампы-коптилки, сделанной из сплющенной гильзы, какие и тут, на Курской дуге, продолжали называть „сталинградками“, я разглядел две ноги в сапогах, торчащие из-под лежака соседа. Сам он, сидя на лежаке, тихо смеялся:

— Отбой воздушной тревоги, майор. Это же мои протезы.

— Протезы? Как так протезы? Откуда, почему?

— А так, обычные протезы. У меня же нет ног. Не заметили, — он довольно засмеялся. — И никто из наших звонарей так ничего вам и не рассказал? — Для убедительности он похлопал ладонью по одеялу, по тому месту, где полагалась быть ногам.

Ног не было. Безногий летчик? Летает. Ведет воздушные бои. Сбивает самолеты, где сидят гитлеровские летчики, тоже мастера своего дела… Фантастика! Этому невозможно было поверить. Но как не поверишь? Этот летчик, летчик-уникум, вероятно, единственный в своем роде, может быть, даже и за всю историю авиации. Вот он, рядом. До него можно дотронуться рукой. Сидит, застенчиво улыбается, наблюдая мое недоумение.

— Ну, спите, спите, завтра могут рано поднять. Спокойной ночи. — И он натянул на голову одеяло.

Но уж какая тут спокойная ночь. Усталости как не бывало. Поняв, какой уникальный материал послала мне судьба в лице этого человека, я, разумеется, уже не мог спать, да и гостеприимный хозяин, хотя и лежал тихо, закрывшись с головой одеялом, тоже не спал. У него были свои причины: сбиты в один день два самолета. Разве заснешь?