Что касается 4 апреля, то эта дата, скорее всего, была взята исследователями из автобиографии Маресьева, написанной им 29 ноября 1944 года и хранящейся в его личном деле: «4 апреля в воздушном бою с численно превосходящим противником на моем самолете был пробит мотор, и я произвел вынужденную посадку на лес…» Не исключено, что источником могла также стать цитируемая нами запись, сделанная научным сотрудником Академии наук СССР Е. М. Грицевской.
Однако вернемся в полк. Вылетавшие с Маресьевым на боевое задание летчики видели падение его самолета на лес. По возвращении на аэродром командир эскадрильи старший лейтенант А. Н. Дехтяренко доложил командиру полка майору В. С. Мухину подробности случившегося. Но жив Маресьев или нет — ответить на этот вопрос никто не мог. Командир полка дал команду отправить У-2 на поиск летчика. Поиск вели несколько дней кряду в районе деревни Рабежа, что между озерами Селигер, Велье и Шлино. К сожалению, облеты местности оказались безрезультатными.
Между тем в полку никто не хотел верить, что Маресьев погиб или хуже того — попал в плен к немцам. Ведь сколько бывало случаев, когда сбитые летчики возвращались в родную часть! Вот и сейчас все надеялись на очередной счастливый исход. Поэтому в книге учета летного состава напротив фамилии Маресьев карандашом записали: «С боевого вылета не вернулся».
А в штабе, как и положено, оформили документы о сбитых Маресьевым двух немецких самолетах. Документы эти лаконичны, в них нет пафосных слов. Вот строки из подтверждения, подписанные командиром звена лейтенантом В. Я. Олейником, пилотом сержантом Н. Н. Нестеровым и пилотом сержантом Б. А. Шумиловым: «Мы, летчики 74-го шап [штурмового авиационного полка], подтверждаем, что в результате воздушного боя 5.4.42 г. около аэродрома Игошино [правильно — Истошно. —
Другое свидетельство — рапорт от 6 апреля 1942 года адъютанта 2-й авиационной эскадрильи младшего лейтенанта А. П. Карасева на имя командира 580-го истребительного авиационного полка майора В. С. Мухина: «Доношу, что 5.4.42 г. командир звена младший лейтенант Маресьев А. П. был ведущим группы истребителей при сопровождении штурмовиков на аэродром Игошино [правильно — Истошно. —
Через несколько дней, а точнее 9 апреля, командир полка майор В. С. Мухин и военком полка батальонный комиссар С. И. Яричевский подписали представление на награждение Маресьева орденом Красного Знамени. В наградном листе говорилось, что командир звена младший лейтенант Маресьев «уничтожил три транспортных самолета противника… Волевой командир, требовательный к себе и своим подчиненным. Как летчик обладает высокими качествами в технике пилотирования и воздушного боя. Скромный. В бою с фашистскими стервятниками показал себя смелым, решительным и отважным летчиком-истребителем… Пользуется любовью и уважением со стороны летного состава части. За боевую работу не имеет ни одного случая поломки материальной части по вине техники пилотирования. Тактически грамотный. Морально устойчив. Идеологически выдержанный. Делу партии Ленина-Сталина и социалистической родине безгранично преданный. За отличное выполнение заданий и уничтожение 3 немецких самолетов достоин представления к правительственной награде орденом КРАСНОГО ЗНАМЕНИ».
Оформляя наградной лист на подчиненного, командование полка не решилось вписать в текст слово «посмертно», которое обычно ставят в случае гибели человека. Да и составили командир и комиссар документ в настоящем времени, то есть дали характеристику на живого Маресьева. А между тем прошло четверо суток, как о нем не было ни слуху ни духу. Что заставило их это сделать? Вне всякого сомнения, все та же вера в то, что Маресьев жив. Ну не укладывалось ни у кого в голове, что любимец полка, этот симпатичный, широколицый, с волнистыми смоляными волосами, с живыми, черными цыганскими глазами человек мог погибнуть…
— Да жив командир, жив, — старался успокоить техник самолета сержант Юра Рогожин, совсем еще безусый парень, каждого, кто спрашивал о Маресьеве. — Скоро вернется.
Потом с грустью в голосе прибавлял:
— Только где нам самолет взять? Безлошадные мы теперь…
Летчиков, оставшихся без самолетов, во многих частях называли «безлошадными». Обидное прозвище, что и говорить, а никуда от этого не денешься. Потерял самолет — будь любезен, ходи пешком. «Безлошадники» назначались дежурными по аэродрому, их определяли в другие наряды до тех пор, пока не получали новые самолеты.