Маоисты в Индии. Сборник переводов о движении наксалитов

Деревня кажется обширной, дома стоят далеко друг от друга. Дом, куда мы приходим, красив. Пылает очаг, вокруг него сидят люди. Другие люди находятся снаружи, в темноте. Не знаю, сколько их, мне лишь видны их фигуры. Раздается неясный гул. Lal Salaam Kaamraid (Красный привет, товарищ). Lal Salaam, отвечаю я. Я зверски устала. Хозяйка дома зовёт меня внутрь и угощает цыплёнком в соусе карри, приготовленным со стручковой фасолью и бурым рисом. Изумительно. Рядом со мной спит её крошечная дочка, в свете пламени поблескивают её серебряные ножные браслеты.

После ужина я расстёгиваю свой спальник. Какой странный, посторонний звук издаёт эта длинная молния. Кто-то включает радио. Би-Би-Си, вещание на хинди. Английская церковь отозвала свои фонды из проекта «Веданты» Ниямгири, приведя в качестве доводов загрязнение окружающей среды и ущемление прав племени донгриа-кондх. Я слышу звяканье коровьих бубенцов, сопенье, шарканье, кишечные выхлопы скотины. Всё хорошо в мире. У меня закрываются глаза.

Мы на ногах в пять утра. В шесть уже выходим в путь. Через пару часов переходим ещё одну реку. Мы проходим через несколько красивых деревень. Над каждой деревушкой растёт целая семья тамариндовых деревьев — словно над ними склоняются огромные благосклонные боги. Он сладкий, этот бастарский тамаринд. К 11 часам солнце уже высоко, идти становится трудно. Мы останавливаемся в какой-то деревне, чтобы поесть. Чанду, похоже, знает людей в этом доме. С ним кокетничает красивая девушка. Он же держится скованно — может быть, из-за меня. Мы едим свежую папайю, масур-дал 12 с бурым рисом. И с порошком красного перца. Мы ждём, пока зной хоть немного не спадёт, прежде чем продолжить путь. Мы ложимся поспать в садовой беседке. Здесь царит какая-то строгая красота. Всё чистое, и всё — только нужное. Никакого лишнего хлама. По низкой глинобитной стене расхаживает взад-вперед чёрная курица. Бамбуковая решётка придаёт устойчивость стропилам соломенной крыши, а заодно служит стеллажом для хранения. Я вижу травяную метлу, два барабана, плетёную тростниковую корзину, сломанный зонтик и целую кучу уплощённых, пустых, смятых картонных коробок. Тут что-то привлекает моё внимание. Мне нужно надеть очки. А, вот что за надпись на картоне: «„Идеальная мощь 90“ эмульсионная взрывчатка высокой мощности (класс 2) SD CAT ZZ».

Около двух часов мы снова выходим в путь. В деревне мы должны встретиться с одной Диди («сестрой», «товарищем»), которой известно, каков будет следующий отрезок пути. Чанду это неизвестно. Информацию здесь тоже экономят. Никому не полагается знать всё сразу. Но когда мы приходим в деревню, Диди там нет. От неё нет никаких вестей. Я впервые замечаю, как Чанду начинает слегка тревожиться. А я начинаю тревожиться не на шутку. Не знаю, как тут устроена система сообщения, но что, если она где-то дала сбой?

Мы устраиваемся у заброшенного здания школы, на некотором отдалении от деревни. Почему все государственные деревенские школы представляют собой бетонные бастионы, со стальными ставнями вместо окон и со скользящими складными стальными дверями? Почему они не похожи на обычные деревенские дома — глинобитные, с соломенной крышей? Потому что они служат казармами и бункерами. «В деревнях в Абуджхмаде,— говорит Чанду,— школы такие…» Он берёт веточку и чертит на земле план: три восьмиугольника, соединённые между собой наподобие сот. «Чтобы можно было стрелять во все стороны». Ни в одной из этих школ нет учителей, говорит Чанду. Они все разбежались. А может, это вы их разогнали? Нет, мы охотимся только за полицейскими. Да и зачем учителям забираться сюда, в джунгли, если они спокойно сидят себе дома и получают жалованье? В самом деле.

Он сообщает мне, что это «новая территория». Партия пришла сюда совсем недавно.