Либеральному сознанию легче успокоиться на мысли о том, что эта война в лесах — просто война между правительством Индии и маоистами, которые называют выборы надувательством, а парламент — свинарником, и которые открыто заявляли о своем намерении покончить с индийским государством. Очень удобно не помнить о том, что история сопротивления коренных племён Центральной Индии старше самого Мао на многие века. (Разумеется, это трюизм. Если бы это было не так — их, этих племён, давно бы уже не существовало.) Племена хо, ораон, колы, санталы, мунда и гонды — все они не раз восставали против своих угнетателей — британцев, заминдаров 9 и ростовщиков. Восстания жестоко подавлялись, были убиты тысячи людей, но народы эти так и не покорились. Даже после провозглашения независимости коренные племена оказались ядром первого мятежа, который можно было бы назвать маоистским,— в деревне Наксалбари в Западной Бенгалии (от её названия и произошло слово «наксалиты» — теперешний синоним слова «маоисты»). С тех пор политика наксалитов неразрывно связана с племенными восстаниями, что в равной степени характеризует и сами племена, и наксалитов.
Это наследие — опыт прежних восстаний — сплотило яростный народ, который индийское правительство намеренно изолировало и вытеснило на обочину. Конституция Индии, этот моральный фундамент индийской демократии, была принята парламентом в 1950 году. Это оказалась трагическая для коренных племен дата. Новая конституция ратифицировала колониальную политику и превратила государство в стража и попечителя земель, принадлежащих коренным народностям. В один день всё исконное население страны превратилось в «самовольных поселенцев» на собственной же земле. Конституция лишила этих людей традиционных прав кормиться лесом, превратила сам образ их жизни в преступление. В обмен на избирательное право она отняла у них право на средства к существованию и достоинство.
Лишив их всего и ввергнув их в нисходящую спираль нужды, путем жестокого мошенничества правительство начало использовать в борьбе против них их же нищету. Всякий раз, когда ему требовалось переселить огромное количество людей — из-за возведения плотин, ирригационных проектов, разработки рудников,— оно принималось толковать о «пользе приобщения коренных племён к общему течению», или о необходимости познакомить их с «плодами современного развития». Из десятков миллионов перемещенных внутри страны людей (свыше 30 миллионов — из-за одних только плотин), этих беженцев индийского «прогресса», подавляющее большинство — представители исконных племён. Когда правительство заговаривает о благополучии племён — время бить тревогу.
Последним, кто выражал обеспокоенность по этому поводу, был министр внутренних дел П. Чидамбарам: он заявил, что против вырождения образа жизни традиционных племен в «музейную культуру». Благополучие коренных племён отнюдь не являлось для него столь важным вопросом в бытность его адвокатом корпоративных прав, когда он представлял интересы нескольких крупных добывающих компаний. Так что, быть может, стоит попытаться понять, откуда у него взялось основание для нового беспокойства.
За последние пять с лишним лет правительства штатов Чхаттисгарха, Джаркханда, Ориссы и Западной Бенгалии подписали сотни меморандумов о договорённости (МД) с различными корпорациями стоимостью в несколько миллиардов долларов, причем все — тайно, о строительстве сталеплавильных заводов, цехов по производству губчатого железа, электростанций, заводов по очистке алюминия, плотин и о разработке рудников. А для того, чтобы превратить эти МД в реальные деньги, необходимо переселять коренные племена.
Потому и ведётся эта война.
Когда страна, называющая себя демократией, открыто объявляет войну внутри собственных границ, то как же выглядит эта война? Есть ли у сопротивления надежда на победу? Должна ли она быть? Кто такие маоисты? Просто неистовые нигилисты, навязывающие коренным племенам устаревшую идеологию, подстрекающие их к обречённому бунту? Какие уроки вынесли они из опыта прошлых боёв? Является ли такая вооружённая борьба недемократичной по существу? Верна ли «теория сандвича» — гласящая, что «обычные» племена попали в перекрёстный огонь между государством и маоистами? Являются ли «племена» и «маоисты» двумя совершенно различными категориями населения, как нас хотят убедить? Сходятся ли их интересы? Научились ли они чему-нибудь друг от друга? Изменили ли они друг друга?
За день до отъезда мне позвонила мама. Голос у неё был сонный. «Знаешь, я тут подумала: что нашей стране нужно — так это революция». В ней говорил сверхъестественный материнский инстинкт.