Манускрипт (СИ)

Через десяток километров майор остановил машину, чтобы залить в бак бензин из канистры. Заодно устроили и перекус, уговорив на двоих по паре яиц, полкурицы, несколько перьев лука, по куску хлеба и бутыль молока. С молоком решили разобраться сразу, чтобы не прокисло.

- А что, нормальный вариант, будем заезжать в деревни, требовать еду и ночлег, - впервые за долгое время улыбнулся Медынцев. - Так до линии фронта и дотянем.

- Не стыдно отнимать еду у населения? - поддел я его.

- Ну, тут такое население... Сами видели, как перед немцами стелятся.

- А тогда на хуторе были другого мнения.

- Да хватит уже, Ефим Николаевич. Кто старое помянет...

- ... тому глаз вон, - закончил я за него, тоже улыбнувшись. - Ладно, трогаемся.

Глава VIII

Переночевать мы решили в небольшом городке Изяслав, куда въехали ближе к вечеру, напоминая сами себе участников автопробега во главе с 'Антилопой-Гну'. И уже на въезде мы встретили вытянувшего руку в нацистском приветствии полицая. Мда, а им, оказывается, даже форму специальную выдают, а не просто белая повязка на рукаве. Ремни с орластыми пряжками, тот же орёл на маленькой кокарде, пилотка, погончики... Устроив небольшой допрос с коверканием русских слов, выяснили, что мордатый тип является представителем украинской вспомогательной полиции, а в населённом пункте имеется полицейская управа.

- Управа в центр, прямо цю вулицею дьте, як раз до не видете, - махнул рукой полицай.

Почему бы и нет? Пусть местные немецкие прихвостни решают, как лучше разместить и накормить незваных гостей. Пока парковались возле управы, мне Медынцев на немецком ввиду присутствия поблизости посторонних сказал, что хорошо бы напоследок эту управу разнести парой гранат. На что я ему так же на языке Гёте заметил, мол, гранат у нас нет, но мысль мне понравилась, надо её обдумать.

Майор остался при машине, я же собрался было твёрдой поступью проследовать в кабинет местного начальника, но тот сам выкатился наружу и тоже вскинул руку с вытянутой ладонью.

- Хайль Гитлер!

- Хайль.

- Гузик, Василий Семёнович, начальник управы, - почти на чистом русском, лишь с лёгким акцентом представился низкорослый, небритый тип с противной рожей.

- Я есть рад это слышать. Ми с мой денщик ехать в Ровно, нам нужен спать и есть.

- А, переночевать хотите? Да Бога ради! Всё устроим, не волнуйтесь... Маша!

На пороге появилась улыбающаяся и довольно симпатичная женщина средних лет.

- Здравствуйте, господа! - тоже на русском сказала она, при этом неловко кланяясь.

- Маша, вот господа немцы в Ровно едут, им нужно где-то переночевать. Ничего, если они у тебя остановятся?

- Конечно, добро пожаловать! - ещё шире улыбнулась женщина. - А я как раз домой собиралась.

- Айн момент, - притормозил нас ряженый ефрейтор. - Наш машин нужно бензин. Ви есть бензин?

- О-о, не извольте волноваться, сейчас обеспечим.

Через тридцать минут мы переступили порог добротной хаты, в которой обнаружились сидящие под замком забитые на вид девочка лет десяти и мальчуган лет пяти. Мария, непрерывно улыбаясь с таким видом, будто в чём-то виновата, накрывала на стол, достав из печи тёплый горшок пшённой каши со шкварками, варёную картошку, хлеб и поллитровую бутыль с чуть мутноватой самогонкой. Молока не было, но в качестве запивки нам выставили жбан чего-то вроде морса. Не ахти какое изобилие, однако на голодный живот и так сойдёт.

- Где есть ваш муж? - спросил я, разобравшись с тарелкой каши.

Глаза женщины забегали, она прикусила губу, и после паузы, глядя в сторону, тихо ответила:

- Забрали его... в Красную армию.

- О, Красный армия! Пехота?

- Он был трактористом в колхозе, в танкисты взяли. Ни одного письма не успел мне отправить. Не знаю уж, живой ли...

- A la guerre comme `a la guerre, - с философским видом прокомментировал я. - И после этого вас взять работать в управа? Как такое возможно?

Она окончательно смешалась, принялась мять стянутый с шеи платок, а в её глазах заблестели слёзы.

- Ну, говорить! - прикрикнул я, сам не ожидавший от себя такой настойчивости.

- Я... Я сплю с начальником управы, - чуть ли не шёпотом выдавила она из себя.

- Он вас насиловать?

- Нет, но... Он сказал, что расскажет немцам... то есть вам, что мой муж в Красной армии, что мой дом сожгут, а меня с детьми отправят на работы в Германию. А так... так хоть кусок хлеба есть, а то померли бы с голоду. Гузик ещё до войны на меня поглядывал, хоть я и замужем уже была. А когда Федю забрали и пришли вы, сказал, что теперь я точно буду его.

Она подняла на меня взгляд, полный слёз, и я едва не поперхнулся сладковатым морсом. Вот же ведь, война, сука, всех корёжит, нормальных баб под сволочей подкладывает. Во всяком случае, мне хотелось думать, что она нормальная. И Медынцева, похоже, посетили те же мысли, вон как ноздри раздуваются.

- Почему Гузик не есть служить в Красный армия?

- Его хотели забрать, но он на хуторе у родственников спрятался. А когда вы пришли - вернулся в город.

Мы с Медынцевым снова обменялись взглядами, после чего я с наигранным безразличием заявил: