Манускрипт с улицы Русской

Ислам-Гирей всматривался в лица своих требовательных советников, остановил взгляд на Тугае, и его глаза засияли. Нет, не для подкупа тратил золото перекопский бей. Этого воина — именно воина, а не бея — он знает еще с тех пор, когда командовал восстановлением Ор-капу. Ислам подумал: если ему когда-нибудь придется считаться с этими четырьмя могущественными беями ханства, он будет искать дружбы не с коварным Ширином, не с трусливым Барыном, не с убогим Яшлавом, а с Тугай-беем из рода Мансуров, который ковал свою волю в седле, а не на мягких персидских коврах.

Хан стал на войлок, беи подняли его, взявшись за четыре угла, и понесли, восклицая:

— Встань! Живи!

Молча смотрели на церемонию ханские оруженосцы-сеймены и их вожак Сефер Гази, стоявшие возле трона.

Беи ждали, что хан поклонится им.

Мускулы на лице Ислама напряглись, еще больше выдалась вперед нижняя челюсть. Он не встал и не поклонился беям, оперся головой о спинку трона и протянул назад руку — Сеферу Гази. Тот подошел, величественным жестом подал хану свиток бумаги. Ислам развернул его и медленно, слово за словом, прочел первый свой указ:

— «Великого улуса правого и левого крыла благородным беям, муфтиям, кадиям и шейхам сообщаю этим указом: отныне я великой орды, великой монархии, столицы крымской, неисчислимых ногаев, горских черкесов — великий цесарь.

Ислам-Гирей, сын Селямет-Гирея. Великого хана самый благородный советник, полномочный и доверенный Сефер Гази-ага».

Дернулась голова у Ширин-бея, губы сжались в злобе, пробежала тень неудовольствия по лицам яшлавского и барынского беев, только Тугай стоял как и прежде — гордый, могущественный и непроницаемый.

Ислам-Гирей поднял руку, и все, кроме Сефера Гази, вышли из зала дивана. Бывший учитель, теперь ханский визирь, молвил, не двигаясь с места:

— Первый бой выигран. Но это только первый бой.

В зал неожиданно вошел ханский оруженосец соймен Селим — он три года верно ждал своего благодетеля и повелителя в свите Крым-Гирея — и сообщил:

— Гонец из Стамбула!

Углом приподнялись вверх брови Ислама, спрятались за веками мышиные глазки Сефера Гази. Но и хан не поднялся, не пошел навстречу.

— Пусть войдет, — велел он.

Высокий турок в янычарской форме слегка наклонил голову, и тут Сефер Гази прошипел:

— Кланяйся в ноги великому хану!

Султанский посол смутился, побагровел, поклонился еще ниже, но не пал на колени. Произнес:

— Именем солнца мира султана Ибрагима повелевает тебе великий визирь Муса-паша...

— Муса-паша? — схватился руками за подлокотники кресла Ислам-Гирей.

— ...повелевает отправить свои войска на Украину или в Московитию и доставить в Стамбул четыре тысячи невольников для четырехсот кораблей, которые необходимы для войны с Венецией. И еще велит направить сорок тысяч войск под его высокое командование. И передаю тебе подарки султана, — гонец положил к ногам кунтуш и саблю.

Ислам поднялся умышленно медленно, надел кунтуш на одну руку, а на саблю даже не взглянул. И сказал удивленному таким отношением гонцу султана:

— Мне ничего не известно ни о войне с Венецией, ни о ее причинах. Две недели тому назад благословил меня на престол богоподобный Ибрагим, а до дворцовых ворот провожал меня не Муса-паша, а великий визирь Аззем-паша. Доложи мне, что случилось в Порте по воле аллаха.

Гонец докладывал покорно, пораженный независимостью и высокомерием хана:

— Аллах видит все и не простит тем, кто не понял своего счастья. Проклятый Замбул, пусть истлеет его лицо, купил с ведома Аззема-паши галеру и поплыл на ней в Мекку с украденным у султана добром. Возле Родоса на галеру напали мальтийцы, захватили ее, а потом остановились на отдых возле берегов острова Кандин[182]. Венецианцы предоставили предателю убежище, а султан, отвага и решительность которого известны всем странам, объявил Венеции войну.

Ислам-Гирей слушал, подперев голову рукой. Нет Аззема-паши. Хорошо это или плохо? Возможно, и хорошо. Ибрагим станет еще глупее и беспомощнее. Война с Венецией. Хорошо или плохо? Тоже, очевидно, хорошо, потому что немало прольется турецкой крови. Что ответить гонцу? Отказаться выполнить первый султанский приказ, когда еще бразды правления некрепко взяты в руки, — рискованно. Выступить против Московитии, которой еще Мухаммед дал шертную грамоту[183], — невыгодно. На Украину? Нет, Украину сейчас трогать нельзя. Теперь казачеством заинтересовались Англия, Франция, Швеция, Голландия. Хмельницкий под Дюнкерком одержал блестящую победу над испанцами, он еще может пригодиться Крыму. А Ляхистан не платит дани, можно воспользоваться случаем и самим взять ее, хотя султан и не говорит об этом. А выступить придется — Крым еще не оправился от голода.

— Передай султану, — сказал хан после длительного раздумья, — что покорный слуга Ислам-Гирей заверяет его в своей преданности и является рабом и пылью в сравнении с ним. Но крымские люди в Стамбул не пойдут — у нас голод, чем они там поживятся? Они пойдут в гяурские земли за ясырем для султана.