Манускрипт дьявола

Я только усмехнулся в ответ, но Марту было не остановить. Лесть изливалась из нее пополам с жалобами на бедственное положение. Пока она чесала языком, я разглядывал служанку. На щеках ямочки, возле ушей вьются мелкие кудряшки, почти пушок… Губки пухлые, розовые, и сама эдакий бутончик – конечно, давным-давно сорванный, но все равно ароматный.

– Она и рукодельница! – продолжала хозяйка. – Вы только взгляните, господин Келли, что за вышивка на ее чепце!

С этими словами она подтолкнула ко мне служанку, и та, приблизившись, покорно наклонила голову, чтобы я мог рассмотреть вышивку на льне. Груди ее всколыхнулись в одном шаге от меня, и я подумал, что тут и правда есть на что посмотреть!

– Сперва давай поговорим, – сказал я. – Ты нездешняя, верно? Тут не принято называть детей такими именами.

– Можно сказать, что уже и здешняя, за столько-то лет, – ответила она. Говор у нее оказался совсем простонародный, но голосок звучал приятно, без визгливости. – Маменьку мою сюда отец привез, она была белошвейкой в Доркинге. Только здесь она долго не прожила, родила меня да скончалась. Упокой Господь душу ее!

Она набожно перекрестилась.

– А твой отец?

– Я его давно не видела, – был дан уклончивый ответ.

– Что ты умеешь, Молли?

Она подняла на меня черные глаза, в которых блеснул огонек:

– Все, что угодно вашей милости.

Мгновение я смотрел на нее, пытаясь понять, была ли заложена двусмысленность в ответе или же девица всего-навсего слишком простовата.

– Стирать, убирать, готовить, чинить одежду, – начала перечислять она монотонным голосом, но я прервал ее:

– Хорошо, договорились. Будешь приходить трижды в неделю, начинать можешь завтра с утра.

Марта тут же подскочила к нам, оттерла в сторону Молли и принялась стрекотать, выпрашивая у меня вознаграждение за труды. Я расщедрился на несколько монет, и толстуха громко возблагодарила господа бога за то, что у нее такой сосед. Мне изрядно надоела ее болтовня, поэтому я выпроводил Марту, а вместе с ней, к некоторому моему сожалению, ушла и новая служанка, пообещав прийти завтра с утра и навести порядок в моей берлоге.

Так я обзавелся прислугой и, надо сказать, ни разу не пожалел о своем выборе.

Как я и предполагал, Молли оказалась шустрой бабенкой. На другое утро она прибежала чуть свет и к полудню вычистила башню так, что я едва узнал комнаты, в которых провел к тому времени пару месяцев. Не стесняясь меня, она сдвинула чепец на затылок, открыв моему взгляду кудрявые черные волосы, и засучила рукава. Раскрасневшаяся, с каплями пота, выступившими над верхней губой, Молли была до того хороша, что я передумал уходить по делам и остался в башне, исподтишка наблюдая за ней.

Она не смотрела на меня, делая вид, что целиком поглощена делом, но я чувствовал, что ей приятен мой интерес. Те, кому не нравится, когда на них жадно смотрит мужчина, не поправляют без конца волосы, не приоткрывают рук и не задирают, будто случайно, юбку выше щиколоток. К концу уборки она так виляла пухлым задом, что я не выдержал и без долгих церемоний потащил ее в постель.

Она поупрямилась лишь для виду, а после, деловито оправляя на себе юбки, попросила прибавки к жалованью.

Я расхохотался в ответ, но ее почти детское нахальство подкупило меня. С тех пор раз в два дня Молли появлялась у меня, наводила порядок, иногда готовила, перестилала постель, и, нужно сказать, дом согрелся от ее присутствия.

Я был не единственным, кто платил ей за работу. В те дни, когда Молли не появлялась у меня, она трудилась у какого-то чудака-затворника, о котором я знал от нее лишь то, что он живет на западной окраине города и не видится ни с кем, кроме служанки. Молли нельзя назвать болтушкой, и она не утомляла хозяина городскими сплетнями. Обычно, придя рано утром, она будила меня и принималась за дела. Со временем я даже доверил ей убираться в лаборатории, и Молли ни разу ничего не пролила и не испортила.

Если я просыпался до ее ухода, то девице приходилось прерывать свои труды. Не в силах долго смотреть на мою аппетитную красавицу, я заваливал ее на том же месте, где она стояла, и вскоре во всей башне не осталось ни одного уголка, где мы не предавались бы утехам.

Так что с какой стороны ни посмотри, я оказался в выигрыше от того, что Толстобокой Марте взбрела в голову прихоть осчастливить меня служанкой.

Тем временем император Рудольф по-прежнему проявлял интерес к моей особе. Он придумал устраивать «вечера алхимиков», собирая в своем дворце всех тех, кто способен отличить ртуть от свинца. Предполагая, что в споре родится истина, император требовал от присутствующих обсуждать волнующие его темы: рождение философского камня, природу преобразования металлов в золото под его воздействием и прочее, прочее, прочее. Особенно внимательно он прислушивался к моим речам, очевидно, возлагая на них большие надежды. И каждый раз я читал на лице его разочарование, когда мы расходились ни с чем.