Манул

Охотно присоединилась к ним и Солоха. У них в селе это была любимая песня, поэтому слова она знала хорошо, вкладывая всю душу в ее исполнение. Остальные девки и бабы охали и ахали, подпевали и стирали слезы. Жизнь наймита нелегка, тяжелы походы в дальние страны, страшно на чужбине. А еще страшнее той девке, что осталась ждать наймита дома. Ждет она милого месяцами, годами, иногда так и сивея.

Так и не узнавали многие, что там с милым случилось в чужих землях: умер ли он от болезни, или же напали на обоз разбойники, а может, дух какой встретился нечистый, или же нашлась другая у него там, далеко. Всякой девке и бабе тяжело было отправлять сына, или мужа на заработки.

Оглянувшись, девушка выискала среди наймитов Мая. Оборотень во всеобщем веселье участия не принимал, гипнотизируя огонек печи, тихо похрустывающий среди угольков. На его ожесточившемся лице танцевали загадочные тени, отбрасываемые от пламени печи, они запутывались в его серебристых волосах, отражались в ярко-золотистых глазах.

— Тебе совсем не весело с нами? — поспешила подсесть к нему девушка. В тот момент песня изменилась, и на этот раз была она грустной, заставив парочку мужичков всплакнуть.

— Я просто устал, отдыхай и не переживай за меня, — усмехнувшись ответил он.

— Ты такой из-за волкулаки и охотника?

— Я выйду. Оставайся тут, — манул решительно поднялся, стрелой выскочив из кухни, скрывшись в сумерках. Солохе оставалось только вздохнуть, сложив руки на груди. Вот всегда он так, оставляет ее одну. Никогда его не заботило ее мнение или же чувства. Сам себе на уме, сам себе господин и князь. Впрочем, это и логично. Разве ж она ему друг, али невеста? Нет, так, девка приблудная, по случайности ставшая спутницей.

Подумав над этим, Солоха пришла к мысли, что вообще не понимает, почему манул изъявил желание помочь ей дойти до столицы. Разве же он не спас ее в ту ночь от разбойников? Разве же он не отплатил ей добром за добро в ту ночь? Так почему же теперь все еще водиться с ней?

Увы, на эти вопросы селянка пока ответа дать не могла, хотя отлично чувствовала — ответ близко, гораздо ближе, чем ей кажется. И когда-нибудь она точно наберется смелости и спросит у манула прямо.

— Чего грустишь? — на этот раз окликнули уже Солоху. Девушка внутренне застонала, встретившись взглядом с подвыпившим батраком.

— И ничего я не грущу, — от неловкости она принялась приглаживать собственные волосы.

— Ну, я же вижу. Трудно, небось, обозом-то ехать?

— Терпимо.

— Вечно в дороге, ни дома, ни семьи, — словно бы и, не слыша ответа Солохи, продолжал говорить мужик, окуривая селянку пьянкими парами. — Нет, это положительно не жизнь для девки. Девке надо дом, надо семья, надо детишки…

Ну, как раз в этом Солоха могла поспорить с мужиком, но не стала, ведь говорить с пьяным себе дороже.

— И мужику семья нужна, — безо всяких переходов начал говорить батрак, буквально прижимаясь к Солохе. Девушка не выдержав, скривилась. Терпеть такого она бы врагу не пожелала. — И женка тоже нужна…

— Да, да, это все отлично, но мне пора, — начала отнекиваться девушка, высвободившись из цепких объятий пьянчуги. Выскользнув из кухни, она выпорхнула на свежий воздух. Ночь вступила в свои законные права, принеся в мир спасительную прохладу и свежие порывы ветра, успокаивая и умиротворяя.

Двор пустовал, с хозяйской части доносился смех и звон стаканов, с батрацкой — пьяный хохот и народные песни под тихие переливы домбыры. Переглянувшись и обнаружив покинутую телегу, она забралась на облучок, обхватив себя руками за плечи. Порывы ветра были резкими и холодными, вышедшая с тепла селянка не успела еще приспособиться к перепадам температур.

— Уф, — пробормотала девушка оглядываясь. За высоким частоколом не было видно села, зато свет, исходящий из окон не был в силах затмить отблески далеких звезд, яркой разноцветной россыпью раскиданных по небу. На небесном полотне расцветали сотни и тысячи дивных цветов, которые таки и манили яркостью красок и смелостью форм. Зевнув, девушка сладостно поежилась. Время Чернобога оказалось не таким жутким, как она ранее думала. Темнота дарила покой, умиротворение.

Солоха внутренне похолодела. Не ее это мысли. Никогда бы она ранее не стала восхищаться чернобоговым временем. Грустно стало в тот миг селянке, и боязно. Боязно оттого, что отлично осознавала — с силой ведьмовской долго и счастливо редко когда живут. За дар такой никто по головке в Антском царствии не погладит. Лучшая участь для ведуньи — костер, худшая — вечное заточение в подземных темницах для особо опасных преступников.

— Не ведьма я, — шептала она, приложив к разгоряченным щекам ладони. И тут ее поразила очередная гениальная догадка. Никто, даже самый опытный охотник за нечистью не сможет обвинить ее в ведьмовстве, если не сможет доказать, что она и вправду колдовала. А как кто-либо сможет подобное доказать, если она не будет колдовать? Ясное дело — никак.

— Так вот ты где, — подвыпивший мужик моментально прервал ход мыслей Солохи, заставив девушку пробормотать проклятие. — Нашла-ась!