Манул

— Диргинаал нам этого не простит. Мы не имеем права вмешиваться в дела охотников, — осадил его помощник. Шлында только фыркнул в ответ.

— Нас не узнают. Никто даже не догадается, — улыбка Икара плавно перетекла в маньячный оскал. — Пойдем, мой друг, веселье только начинается!

* * *

Солнце величаво выплывало из-за горизонта, окончательно развеивая предрассветный туман и жалкие остатки тьмы. Ласково улыбнувшись миру, оно вновь побелило стены Белграда, приглашая весь честной люд начинать новый день. Лучи его коснулись и бледного лица Адриана, вдыхая жизнь, пробуждая охотника от беспокойного сна.

Уголок рта охотника дернулся, и Адриан приоткрыл глаза, поморщившись. Обведя мутным взглядом помещение, он вздохнул, привлекая к себе внимание дремавшего подле него Самаеля.

— Уже очнулся, сын? — спросил де Клясси старший, задумчиво глядя на сына. Взгляд его невероятно усталый и тяжёлый мгновенно разбудил Адриана.

— Отец, вы вернулись! — воскликнул юноша, попытавшись встать. Потревоженные раны мгновенно дали о себе знать — Адриан согнулся от боли в то же мгновенье, с ужасом осознав, что не чувствует ног. Он моргнул, попытавшись пошевелить пальцами ног и тут же посерел. Тело его не слушались.

— Отец, что со мной? — спросил он еле слышно.

— Тебя подрал гуль, сын. Были повреждены многие внутренние органы и позвоночник. Боюсь, наши медики не всесильны…

Самаель вздохнул, прикрывая глаза. Его жизнь стремительно шла под откос. Погнавшись за синей птицей, он совсем позабыл о своём доме и работе. А вернувшись, застал только хаос. Философский камень канул в небытие, дела в цехе шли из рук вон плохо, а единственный сын лежал перед ним, изуродованный, искалеченный. Вспомнились Самаелю и слова медикусов о том, что ходить Адриан больше не сможет. Как и быть достойным преемником цеха.

— Отец… — неуверенно протянул Адриан.

— О, Ирриил, о мука… — прошептал Самаель, отворачиваясь. Как же тошно, гадко было на его душе в тот миг. Смерть давнего врага не принесла ожидаемого облегчения. Уродство сына вгоняло в не контролируемую ярость.

— Великий Мастер, казнь ведьмы требует вашего присутствия, — в палату вошел один из послушников. Совсем ещё мелкий парнишка. Встретившись взглядом с Самаелем, он покрылся неровным румянцем, отводя взгляд.

— Уже иду, — бросил Самаель и обернулся к сыну. — Что ж, дела не ждут, Адриан. Отдыхай и попытайся смириться с этой утратой. Ведь только в смирении приходит покой.

Самаель встал. Покидать сына в такой трудный момент ему не хотелось, но пост Верховного Мастера обязывал его присутствовать на казни. Вздохнув, Самаель пошел прочь, впервые чувствуя некую досаду на свой высокий пост.

Хлопнула дверь. Адриан остался один. С неожиданной злостью и отчаянием он ущипнул себя за ногу, тут же досадливо выругавшись. Из его глаз брызнули горькие слезы.

— Лучше бы я тогда умер, — прошептал он, в отчаянии кусая губы и вспоминая того, кто не позволил ему умереть достойно.

* * *

Даже не смотря на раннее утро, Белград уже кипел жизнью. Стоило только появиться старой телеге в сопровождении стражи и охотников, как улицы столицы наполнились гормоном и шумом. Охочая до зрелищ толпа собралась за считанные минуты, стекаясь со всех окраин. Воздух наполнил гул встревоженных обозленных людей. Они шли за одинокой телегой, крича и ругаясь, выкрикивая проклятья. Женщины и мужчины, совсем хилые старики и старухи, совсем малые дети и подростки — казалось, весь город собрался в то утро, дабы проводить на костёр грешницу-ведьму.

— Мерзкое отродье нечистого!

— Бездна по тебе плачет! — гремел народ, и летели в сторону телеги камни, гнилые овощи, а так же старые грязные тряпки.

Меткость у народа Белграда была хорошей. Все подарочки попадали прямо на телегу, облепляя одежду и кожу привязанной к позорному столбу ведьмы. Но ведьма никак не реагировала на народные гнев — не дергалась, не кричала — словно бы и вовсе находилась где-то очень далеко отсюда.

Толпу подобное равнодушие не порадовало. Охочая до зрелищ, она злилась, ярилась, потрясая бессильно кулаками. Но ни один ее окрик не доходил до ушей Солохи.

Девушка смотрела, но не видела, слушала и не слышала, находясь в каком-то особом состоянии опустошенности. Хотела бы она заплакать, но высохли слезы. И голос сел от отчаянных рыданий, и такая усталость сковала тело, что не хотелось уже ничего.

Очередной камень прилетел Солохе прямо в голову, и по ее лбу потекла свежая струйка крови, заливая глаза. Селянка вздохнула, повисая на цепях. Ничего, ей осталось терпеть совсем немного. Скоро, совсем скоро она уйдет к Маю и Лану. Туда, где нет охотников, где нет боли и страданий.

Девушка зажмурилась, не в силах больше смотреть на людей. Невольно ей вспомнились первые дни, проведенные в Белграде. Ее наивный, детский восторг, и мнимое радушие горожан… Где они теперь эти смешливые торговки, визгливые веселые цыганки, и простые трудяги, с их широкими, искренними улыбками? А вот они идут у телеги. Подобные своре бешеных псов в своем беспричинном гневе.