Манул

— Что ж, тогда я вновь настоятельно требую убрать въездную пошлину для торговцев. Как верный слуга народа я слышу его недовольство, особенно же недовольство торговых гильдий…

Ульс не выдержав, ухмыльнулся. Пузырь действительно был в гневе, раз решился лично нанести ему визит и высказать свои претензии в лицо.

Но и начальник городской стражи уступать не думал. Большая часть его дохода и дохода его ставленников зависела от этой пошлины. И господин Ульс мог быть точно уверен, что с проблемой самоуправства Пузырь не пойдет к царю. Все же, какая-то часть вырученных средств шла именно на нужды царя и его прихотей. Потому, даже при всей своей фанатичности старший сын пока не посмеет идти на поводу диргинаала. Вера верой, а кушать царскому двору тоже хочется. И кушать хорошо, если не сказать роскошно. Потому и маялся от злости бывший купец, недополучая в своей доле и выслушивая жалобы разъяренных коллег по уму и духу.

— На то нет моей воли, и вам это известно. Как верный слуга его величества я не могу самоуправствовать. Закон выше меня, — покаянно разведя руки, ответил Ульс.

— Ваша самоотверженность выбранному делу делает вам честь! — наигранно восхитился Пузырь. — Ирииил гордится своими детьми. Однако же, не все мои купцы принимают такое положение дел…

На этом моменте диргинаал загадочно замолк, выжидающе глянув на господина Ульса.

— Надеюсь, это была не угроза? — сладко улыбаясь, пропел господин Ульс. Диргинаал побледнел, глаза его потемнели от плохо скрываемого гнева.

— Всего лишь предупреждение, — ответил тихо Пузырь, быстро восстановив свое излюбленное расслабленное и отрешенное выражение лица. — Не все в городе довольны таким порядком вещей. Осмелюсь предположить, что вчерашнее нападение связано не сколько со старой местью, сколько с желанием припугнуть…

Будь бы Ульс помоложе, он бы точно расхохотался диргинаалу в лицо. Однако, прожив долгую жизнь «ваше благородие» научился хорошо контролировать свои эмоции.

Он готов был искренне восхититься Пузырем. Негласный царек из трущоб не побоялся прийти и в открытую предупреждать его, словно бы надеялся, что дурацкая выходка с Шлындой могла запугать его, начальника городской стражи! Нет, господин Ульс был не из пугливых, отлично понимая, что раз Пузырь решил вести переговоры, значит, действительно находится в безвыходном положении.

Гипотетического нападения на себя Ульс не страшился, зная, что его смерть уж точно не сослужит дружбы Пузырю. Ведь даже диргинаалу не было под силу заглянуть в будущее и посмотреть, кто станет новым начальником городской стражи, и не окажется ли он в разы хуже, вернее порядочнее самого Ульса?

Так рисковать диргианнал пока не мог, а потому только запугивал, и уговаривал.

— Вы, видимо, совсем плохого мнения о городской страже, если считаете, что ее начальника можно «припугнуть», — неожиданно резко ответил Ульс, заставив Пузыря побелеть. — Тайна канцелярия уже расследует это дело, и уверен, очень скоро найдет и покарает виновных. В ваших предупреждениях нет надобности. А теперь, прошу вас покинуть мой дом. От долгих бесед у меня разболелась голова.

Диргинаал задрожал всем телом, но, вынужденный подчиниться, быстро совладал с собой, процедив сквозь зубы:

— Что ж, значит, я могу не волноваться за ваше здоровье более. Прошу простить за мои опасения и искренне желание помочь. Желаю скорейшего выздоровления!

С этими словами слуга ирриилов поспешил покинуть покои начальника городской стражи. И только устроившись в своей личной карете и убедившись, что ни кучер, ни слуги не слышат его, прошептал злорадно:

— Очень жаль, «ваше благородие», что вы не умеете прислушиваться к своим доброжелателям. Вы действительно поглупели с годами, если решили, что незаменимы на своей службе….

* * *

— Вот поэтому я и не люблю города, — ворчал манул, прихлебывая холодное пиво. — Ни одного спокойного места нет…

Притихшая после их последнего диалога Солоха угрюмо ковырялась вилкой в тарелке. После обидных слов аппетит пропал напрочь, но девушка честно старалась съесть все заказанное.

— Ты так и не объяснил, почему мы так поспешно убеждали с того пустынного берега, — буркнул Адин. Варвар, бучи впервые в городе и в квартале аристократии был не очень доволен, вернувшись в районы простых горожан. Впервые увидев такую роскошь и кричащий шик, он испытал некое подобие восторженного шока, приходясь по чистым широким улицам, разглядывая вывески и стеклянные витрины, поражаясь высоте домов, казавшихся ему и вовсе монолитными рукотворными скалами.

В их краях больше землянки старосты мест в округе не водилось. А о дорогах половина его соотечественниках вообще не догадывалась. Да и где их мостить, если кругом, в течение девяти месяцев лежит снег, по высоте во много раз превосходя злосчастную землянку старосты.