Мантикора

Я испытал такое облегчение и благодарность и так подпал под его обаяние (потому что он и вправду был самым обаятельным из всех, с кем мне доводилось встречаться в этой жизни; он был обаятелен и оставался веселым и открытым, тогда как обаяние Вольфов было сложным и вычурным), что рассказал ему о Джуди. Как это ни странно, он следом за Нопвудом предупредил меня о характере еврейских девушек. Очень твердо и откровенно предостерег меня от людей вроде Вольфов. Почему бы мне не поискать себе девушку попроще? Этого я не мог понять. Зачем мне искать другую девушку, когда не только Джуди, но и вся ее семья столь незаурядны? Я ведь знал, что отец любит незаурядных людей. Но он на это не ответил.

Итак, жизнь моя стала полегче и я выскользнул из финансовой петли, которую держала на моей шее Карол.

7

Наступило лето, а в Европе 7 мая уже закончилась война.

Я в последний раз отправился в лагерь. Каждое лето нас с Каролиной отправляли в отличные лагеря, и мой мне нравился — небольшой, и программа в нем проводилась довольно разумная, без всякой этой фальшивой индейской дребедени, к тому же нам предоставлялась сравнительная свобода. Я там подружился со многими ребятами, но встречал их только во время летних каникул, не чаще, поскольку мало кто из них учился в Колборнской школе.

Один из этих парней меня особенно интересовал, потому что почти ни в чем не был похож на меня. Он, казалось, был исполнен необыкновенной решительности. Никогда не загадывал наперед и никогда не задумывался о цене. Звали его Билл Ансуорт.

В лагерь я поехал довольно охотно, потому что родители Джуди увозили ее в Калифорнию. Туда направлялся профессор Шварц, читать какие-то специальные лекции в Калтехе и других университетах, а Вольфы решили составить ему компанию. Миссис Вольф сказала, что пора Джуди хоть немного мир посмотреть, прежде чем поедет учиться в Европу. Смысл сказанного я тогда в полной мере не осознал, но подумал, что это должно быть как-то связано с концом войны.

Лагерь — дело, конечно, хорошее, но я его уже почти перерос, а Билл Ансуорт даже не почти, хотя и был помладше меня. Когда смена в лагере закончилась — примерно в середине августа, — то перед отъездом в Торонто Билл на несколько дней пригласил меня и двух других ребят в летний домик, принадлежавший его родителям и расположенный неподалеку от лагеря. Там было очень мило, но за лето мы накупались и на лодках накатались — дальше некуда и теперь томились скукой. Билл сказал, что хорошо бы немного развлечься.

Никто из нас не догадывался, что у него на уме, но он был уверен, что нам понравится, и напускал на себя таинственность. Мы проехали сколько-то — миль, наверно, двадцать — по проселку, затем Билл остановил машину и сказал, что дальше пойдем пешком.

Местность оказалась сильно пересеченная — в Маскоке[55] повсюду скалы и сплошной кустарник, густой и цепкий. Наверно, через полчаса мы вышли к симпатичному домику на берегу озерца. Домик так и блестел чистотой, вокруг него располагался маленький сад камней (с настоящими садами в Маскоке плоховато), а многочисленная садовая мебель имела самый безукоризненный, только что не вылизанный вид.

— А кто здесь живет? — спросил Джерри Вуд.

— Не знаю, как их зовут, — ответил Билл, — но точно знаю, что сейчас их здесь нет. Уехали к морю. Я слышал об этом в магазине.

— И что, они сказали, мы можем зайти?

— Нет, они не сказали, что мы можем зайти.

— Здесь заперто, — сказал Дон Маккуили, четвертый из нашей компании.

— Открыть этот замок — раз плюнуть, — произнес Билл Ансуорт.

— Ты собираешься взломать дверь?

— Да, Донни, я собираюсь взломать дверь.

— Но зачем?

— Чтобы попасть внутрь. Зачем же еще?

— Постой. А зачем тебе внутрь?

— Посмотреть, что у них там есть, и расколошматить, — сказал Билл.

— Но для чего?

— Потому что мне так хочется. Тебе что, никогда не хотелось разнести какой-нибудь дом к чертям собачьим?

— Мой дедушка — судья, — сказал Маккуили. — Мне нельзя нарываться.

— Что-то я не вижу здесь твоего дедушки, — сказал Билл, приложив ладонь ко лбу и обведя местность орлиным взором.

Мы заспорили. Маккуили не хотел проникать в дом, а Джерри Вуд считал, что было бы интересно забраться туда и устроить небольшой кавардак. Я, по своему обыкновению, пребывал в нерешительности. Лагерная дисциплина меня утомила, но по природе своей я был законопослушен. В то время я часто задавался вопросом: а что, интересно, чувствует человек, разрушая? С другой стороны, я был уверен, что если сделаю что-нибудь плохое, меня непременно поймают. Но мальчишки не любят терять лицо в глазах лидера, а Билл Ансуорт был среди нас именно что лидером, в своем роде. Язвительная усмешка, державшаяся на его лице, пока мы препирались, с лихвой перевешивала сотню словесных аргументов. В конечном счете мы решили действовать, а я утешал себя тем, что могу сыграть отбой в любую минуту.