Манюня, юбилей Ба и прочие треволнения

Кстати, Гаянэ очень даже четко умеет выговаривать «ж». Но почему-то постоянно съезжает на «з». И вообще под настроение может многие слова переиначивать. Котлету упорно называет «лекаткой», воскресенье – «выскрысеньем», а нашу машину Генриетту – Ригенеттой. Впрочем, учитывая, как ее укачивает в дороге, вполне возможно, что Ригенетта – это мелкая месть Генриетте за предоставленный при езде дискомфорт.

Что касаемо нашей любимой Манечки, то и тут без оригинальностей не обошлось. Ба рассказывала, что заговорила она поздно, почти в три года. А до этого, сосредоточенно сопя, ходила по дому, выколупывала со стен штукатурку и с удовольствием ее ела.

– Это почему я ела штукатурку? Вы что, не кормили меня? – надувалась от таких возмутительных речей Манька.

– Конечно, кормили! И кашами, и мясом, и рыбой, и разновсяким молочным, и протертыми овощами. Завтрак, обед, полдник, ужин – все как положено. И яичную скорлупу в порошок сотрем и в еду добавим, и отварные вкрутую яичные желтки! И солнечные ванны организуем! А толку?

– Чего это «а толку»?

– Того! Рахит мы тебе быстро вылечили. А вот от штукатурки отучить никак не получалось. Поэтому и говорю, что толку было ноль!

Толку действительно было ноль, ведь бросать есть штукатурку Манька не собиралась. Сначала она отколупала ее со стены рядом с манежем, где ее оставляли поиграть. Потом, когда взрослые догадались перетащить манеж в центр комнаты, чтобы ребенок не мог дотянуться до стены, Манька стала устраивать демарши из визга и ора – требовала незамедлительно предоставить ей новую порцию вкусно пахнущей сыростью и строительным материалом штукатурки. На попытки подсунуть творог или яичный желток отвечала горькими слезами. Маньку возили в Ереван – показывать педиатрическому светилу. Светило провело тщательный медосмотр, пошуршало бумажками с анализами. Развело руками.

– Может, у ребенка просто вкус такой? – неудачно пошутило светило, чем оскорбило Ба до глубины души.

– На себя посмотрите! – дыхнула она огнем и, вырвав из рук опешившего профессора внучку, выскочила из кабинета, демонстративно громко хлопнув дверью.

Профессор снял очки, протер рукавом халата. Нацепил на нос, прищурился. На стене напротив зияла небольшая, аккуратно обглоданная проплешина – пока шел скрупулезный прием, Манька времени даром не теряла.

В какой-то момент сдались все – Ба, дядя Миша, тетя Галя, районный педиатр тетя Света. Отпустили Маньку на вольные хлеба, на все четыре стороны. Наконец-то добившаяся своего Манька топала по дому и спешно отколупывала штукатурку то с одной, то с другой стены. Надо всюду успеть, а то мало ли, может, эти бессердечные взрослые передумают и снова запрут ее в манеже! Проинспектировав дом, она осталась жутко довольна качеством штукатурки. Отколупывала лакомые кусочки и прибегала к родителям – угощать. Те штукатурку с благодарностью принимали, но есть не спешили. Манька какое-то время ревниво ходила кругами, потом залезала на колени, отбирала штукатурку и пихала им в рот – показывала, что с ней надо делать. Взрослые плотно сжимали губы и мотали головой – преступным образом отказывались есть такую вкуснятину. Бестолковые и ограниченные люди, горе горькое, а не родители!

Закусывать штукатуркой Манька бросила годам к трем. И сразу же заговорила. Сложноподчиненными предложениями в повелительном наклонении. Чтобы знали, кто в доме хозяин, а то, ишь, повадились от штукатурки нос воротить!

В общем, родителям с нами действительно приходилось нелегко. Не дети, а праздник, который неотступно преследует тебя по пятам. Поэтому ничего удивительного, что, когда пришло время отучать Сонечку от соски, наша мама впала в глубокое уныние. Ведь Сонечка – отдельная форма жизни на нашем генеалогическом древе. Мелкая и жутко упрямая форма жизни. Мама, конечно, представляла, что ей будет трудно. Но трудно – это просто цветочки по сравнению с тем, что предстояло пережить нашей семье и нашим соседям. Потому что Сонечка сдавать бастионы не собиралась и поэтому развязала настоящую войну. А так как химическим и каким другим бактериологическим оружием она не располагала, то пустила в ход биологическое. То бишь свой басовитый голос.

Это была настоящая битва – беспощадная и безапелляционная.

– А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а, – надрывалась пароходной сиреной Сонечка, – соську дай!

– Нет соски, – сокрушалась мама, – соседка тетя Маруся забрала. – И показала рукой на пол, мол, соска у соседей снизу.

– А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а, – падала ниц Сонечка и гудела в пол: – Соську да-а-а-а-а-а-а-а-ай тети-Марусьи-и-и-и-и!

В окнах звенели стекла, в серванте подпрыгивали фужеры.

– Птичка унесла, – пыталась перекричать младшую дочь мама, – своим деткам.

– А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-аа-а-а-а-а-а-а-а-а-а, – переходила на ультразвуковые частоты Сонечка, – соська моя соська моя соська моя идее-е-е-е-е-е???

– У птички!

– Дай соську уптицкы да-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-аа-а-а-а-а-ай!

– Главное, не поддаваться, – внушала маме Ба, – деньвторой, максимум неделя, и она забудет о соске.