Манипулятор

«Газель» прибавила ходу. Без двадцати шесть на подъезде к Липецку, на экране телефона появился сигнал. Не въезжая в город, ушли на окружную, отец остановился на обочине. Без пятнадцати шесть я позвонил в «Оптторг», предупредил менеджеров, получил уверения, что товар на складе примут.

В семь тридцать мы влетели в «Оптторг».

— Вот кому не пропасть! — воскликнула знакомая тучная кладовщица, глядя на нашу машину, на скорости заложившую крутой вираж, пискнувшую тормозами и тут же покатившую задом к воротам склада.

Я на ходу выскочил из кабины.

— Ром, что это значит!? — уперла наигранно строго руки в боки кладовщица. — Время сколько, знаешь!?

— Марьяна Андреевна, только не ругайтесь! — подыграл я ей, поздоровавшись. — Время — полвосьмого! Мы прям с дороги и сразу к вам, ездили за порошком, девчонки срочно заказали для какого-то клиента, пришлось ехать!

— Да как это не ругаться!? — продолжала та. — Повадился под конец дня приезжать!

— Первый и последний раз! — принял я жалостливую позу. — Обещаю!

— Да ну тебя! — отмахнулась тетка. — Чего привезли? Пятьдесят мешков порошка?

Я кивнул, задний борт «газели» приблизился к воротам склада, машина заглохла. Я расчехлил тент, открыл борт. Из склада подошли два грузчика.

— Так, порошок, пятьдесят мешков, туда несите! — скомандовала кладовщица.

— Здрасьте вам, — подошел отец намеренно расслабленной походкой, улыбаясь.

— И вам не хворать! — откликнулась тетка. — Толь, что это такое!? Время сколько!?

— Вот! — показал рукой отец на меня. — У меня есть директор! Все вопросы к нему! Он занимается коммерцией, я только руль кручу!

— Ох, директор! — вздохнула с улыбкой кладовщица, посмотрев на меня, подающего мешки из кузова машины, закатила иронично глаза.

— Директор мешки, вот, таскает! — парировал я отцов перевод на меня. — В нашей фирме сложно быть директором! Коммерция — штука такая!

— Ох, коммерсанты! — заулыбалась Марьяна Андреевна и пошла в склад.

Закончили мы ровно в восемь. Я выпрыгнул из кузова, кругом стояла тишина.

Дневной торговый гам пропал, покупатели разъехались, по территории базы бродили усталые кладовщики и грузчики, уже собиравшиеся по домам. Распрощавшись с кладовщицей, мы поехали домой. «Хорошая тетка», — подумал я. И не потому, что приняла товар в свое отведенное рабочее время, дело в другом. Есть в жизни особенность или закономерность — с кем отношения начались сложно, коряво, даже чуть враждебно, с тем потом они станут наилучшими, и наоборот, смотришь вроде, замечательный человек и мягкий и чуткий и вокруг тебя вертится, а позже понимаешь — такое говно. Кладовщица в душе оказалась теткой хорошей. Поначалу мы с ней ругались постоянно. И она, будучи человеком старой закваски, не любила всех коммерсантов, презрительно называя их «торгашами». И к нам так же относилась по первому времени, а потом присмотрелась. Увидела, что сами мы свою работу делаем, сами свой кусок хлеба добываем, своими руками. Грузим, разгружаем, таскаем товар. Все сами. Вот, думаю, после такого вывода она и сменила гнев на милость. До самого последнего дня ее работы в «Оптторге» мы оставались в очень хороших отношениях. А уволилась она тихо и не заметно году, наверное, в 2008. Не помню.

Без четверти девять мы с отцом были дома. По пути купили еще горячую сочную «курицу-гриль» и пару бутылок пива. Душ. Ужин. Пиво сделало свое дело. В десять на меня накатила первая волна сытой дремы, я продержался лишь до одиннадцати и уснул, даже не помню как.

— Надо дихлофосы везти в «Пересвет»! — заявил я отцу с утра, едва выйдя из душа.

— Надо, — сказал тот, греясь на балконе в лучах солнца в одних трусах и с чашкой кофе в руке.

— Мне кажется, Илюха в «Арбалете» нам не даст сейчас товар, мы и так по бартеру должны двадцатку, и так вперед выбирает товар, — высказал я сомнения.

Отец закивал и закинул ногу на ногу.

— Что ты киваешь? — удивился я.

— Я думаю, не даст, — произнес он спокойно.

— В «Саше» еще можно было бы взять дихлофосы, но сумма слишком велика, у нас там бартер вообще копеечный и всегда сальдо держим примерно нулевое, — продолжил я вслух искать решение, желая услышать и мысли отца. — А вперед «Саша» не даст тоже.

Отец снова кивнул, смакуя, глотнул кофе. Я понял, что уже привычно начинаю злиться на все тоже равнодушие отца в ответах. Нет, я не путал равнодушие со спокойствием. Я подметил эту особенность отца — отвечать уклончиво, обтекаемо, не выдавая никаких собственных решений. В который раз я пытался выработать общее решение, составить его из мыслей двух человек, но отец отработанно выскальзывал из такого диалога.

— Ну!? — выпалил я, разведя руками. — И что делать будем!?

— Ничего, — в том же тоне сказал отец.

— Как ничего!? — едва не выкрикнул я.

— А что мы можем сделать? — посмотрел на меня отец равнодушно. — Дихлофосы ведь не дадут?

— Не дадут! — выпалил я.

— Ну? — произнес отец.

— Что, ну!? — вытаращился я на него.

— А от меня ты что хочешь? — глотнул отец кофе и задрыгал ногой.