Манипулятор

После этого случая Монама стал все реже и реже навещать меня, а в последний свой визит притащил с собой женщину. Она была рыжей и тощей, да к тому же пьяной и несла всякую чушь. Монама запер меня в шкафу и всю ночь развлекался с этой потаскухой. Но я не из тех, кто позволяет обращаться с собой подобным образом…

Юнфамлежер замолчала, уставившись в стену невидящим взглядом.

– А что же было дальше? ― нетерпеливо спросил Бьенамэ, желая услышать продолжение рассказа.

– Что? ― очнулась она. ― Ах, дальше… Потом его не стало, а я вернулась в театр, и через пять лет, когда я почти уже не играла, ты забрал меня оттуда вместе с другими куклами. Когда ты вошел в театральную кладовую, все они тут же начали перешептываться, так как ты им очень понравился. А на меня ты сначала не произвел особого впечатления, но затем я в тебя влюбилась. Мне нравилось в тебе все: и как ты морщишь лоб, обдумывая что-то во время работы, и как ласково разговариваешь со своими кактусами, когда ухаживаешь за ними… Ты часто подходил к нашей стене и смотрел на нас со своей очаровательной улыбкой: смотрел на всех, кроме меня. Когда ты переводил взгляд на меня, твое лицо становилось строгим, пожалуй, даже сердитым. Похоже, ты не любишь легкомысленных женщин, а я, наверное, казалась тебе именно такой и, может быть, даже вульгарной. Куклы знали, что я неравнодушна к тебе, и всякий раз, когда ты смотрел на меня с таким выражением лица, смеялись надо мной. И вот теперь ты наконец-то мой, Бьенамэ.

Проходили дни, недели, и Юнфамлежер начала все чаще и чаще сетовать на то, что он уделяет ей мало внимания, не знакомит с друзьями, никуда не водит. Устав от ее упреков, он купил билеты на балетный спектакль и повел ее в театр. И хотя их места были в одном из первых рядов партера, когда они сели, стало понятно, что Юнфамлежер по причине своего маленького роста почти ничего не увидит. Он не решился посадить ее на колени, да и она, похоже, этого не желала. Происходящее на сцене явно не слишком ее занимало. Юнфамлежер без конца ерзала в кресле и рассматривала зрителей в бинокль, словно надеясь отыскать кого-то из знакомых, и Бьенамэ это страшно раздражало.

Едва после первого акта в зрительном зале зажегся свет, Юнфамлежер потащила его в фойе и весь антракт дефилировала там, нарочито громко беседуя с ним, явно желая привлечь к себе внимание публики. Бьенамэ чувствовал себя очень неловко и очень обрадовался, когда прозвучал звонок, извещавший о начале второго акта.

Вернувшись в зал, они обнаружили, что в пустовавшем до того соседнем с Юнфамлежер кресле со скучающим видом вальяжно развалился очень крупный мужчина в дорогом костюме. Рядом с ним сидела увешанная бриллиантами дама – судя по всему, его жена. Похоже, супруги приехали в театр после банкета, поскольку в воздухе витал запах дорогого алкоголя. Мужчина явно скучал, но, увидев Юнфамлежер, заметно оживился. Ее, похоже, он тоже заинтересовал. Впрочем, пожалуй, не столько он сам, сколько врезавшийся в его жирный палец огромный и явно очень дорогой перстень. Сначала они просто обменивались взглядами, словно присматривались друг к другу, затем мужчина задал Юнфамлежер какой-то вопрос, она ответила, и спустя мгновение они уже оживленно шептались, совершенно игнорируя замечания возмущенных соседей.

Из театра пары вышли вместе.

– Так, значит, увидимся в субботу, ― прощебетала Юнфамлежер, прощаясь с супругами. ― Пожалуйста, не забудьте: ждем вас к шести часам.

– Всенепременнейше будем! ― целуя ей руку, заверил толстяк, игнорируя негодующий взгляд жены. ― Всенепременнейше!

– Что это значит? ― гневно спросил Бьенамэ Юнфамлежер, когда они вернулись домой. ― С какой стати ты приглашаешь гостей без моего ведома?

– Ну не злись, любимый! ― взмолилась она. ― Ты ведь знаешь, мне же так одиноко. Больше этого не повторится. ― Она прижала руки к груди и умоляюще посмотрела на Бьенамэ.

Ему стало жалко ее, и он смирился.

– Ладно уж… Но чтобы это было в первый и последний раз! ― строго сказал он.

Толстяк оказался владельцем овощной базы. За столом он говорил исключительно о том, как невероятно трудно предохранить от порчи все эти овощи-фрукты, и жаловался на мерзавцев-поставщиков, постоянно норовящих подсунуть ему всякую гниль. Его жена и Бьенамэ откровенно скучали и с нетерпением ждали окончания этого затянувшегося монолога. Похоже, внимательно слушала толстяка только Юнфамлежер: она сочувственно кивала головой и время от времени успокаивающим жестом касалась его огромной ручищи своими тонкими пальчиками.

– Не хотите ли посмотреть мою коллекцию кактусов? ― шепотом спросил изнывающую от скуки гостью Бьенамэ.

– О да, с удовольствием! ― с неподдельным энтузиазмом откликнулась она. ― Вы знаете, я ведь тоже развожу цветы. Это мое хобби.